«Не могу жить в комфортных условиях, пока большинство сограждан этой возможности лишены». Почему украинцы возвращаются из эвакуации

Наталья Наумова: «Я фанат своей земли, у меня здесь дом, деревья, цветы, весна»

Одесса — Вроцлав (Польша) — Одесса

Первую попытку уехать мы предприняли уже 24 февраля. Родные звонили мне с пяти утра, была истерика, шок, паника <Одесса подверглась обстрелам в первый же день войны — The Insider>. Вечером я с тремя детьми выехала в село Маяки, а на следующий день мы попытались попасть в Молдавию, где буквально на границе нас ждали родственники. В мирное время расстояние в 40 километров занимает от силы час, а мы простояли 18 часов, не проехав даже половины. В итоге мы развернулись и поехали обратно домой.

Если бы у меня не было детей, я бы никуда не уезжала. Мне это никогда не было интересно, я никогда в жизни не была за границей, кроме России. Но мама и любимый мужчина очень меня уговаривали, говорили, что надо вывозить детей. У меня, естественно, было чувство вины, потому что нести ответственность только за себя — это одно, а вот еще за троих несовершеннолетних — это другое дело. 12 марта мы поехали на железнодорожный вокзал в Одессе и несколько часов ждали там эвакуационный поезд в Пшемысль <приграничный польский город, служащий перевалочным пунктом для направляющихся в Европу украинских беженцев, — The Insider>. Когда поезд пришел, оказалось, что всего четыре вагона едут до Пшемысля, а остальные — в Ужгород. И в этих четырех вагонах была такая неимоверная давка, что я решила ехать во Львов, а уже оттуда как-то добираться до Польши, где нас должен был встретить друг.

Семнадцать дней мы прожили в квартире друга во Вроцлаве. За помощью я не обращалась, только один раз съездила в волонтерский центр выбрать вещи — у нас особо никакой одежды и обуви с собой не было, только документы и самое необходимое. Оставила ребятам-волонтерам 200 злотых, чему они долго удивлялись. А потом нашла магазин секонд-хенд, и мы там за смешные деньги купили все, что было нужно. Оделись, пожили… Я еще ездила в этот же волонтерский центр, помогала вещи сортировать.

Чтобы там осесть, устроиться на работу, оформить пособие, нужно получить идентификационный номер. И вот настал момент, когда надо было решить, что дальше: если мы там осядем надолго, я должна вернуться в Украину забрать кота и собаку. Долго думали, взвешивали все за и против, я искала среди своих друзей какую-нибудь женщину, которая могла бы приехать и остаться с моими детьми, пока меня не будет. Не сложилось. И тогда я приняла во многом импульсивное решение — уехать домой.

В Польше нас принимали замечательно, никаких претензий ко мне или к моим детям не было, и языковой барьер мы тоже легко преодолевали. Просто я там жила с ощущением, что занимаю жизненное пространство людей, которые меня к себе не приглашали. Все это случилось не по моему желанию, я в этом не виновата, но и они тоже ничего мне не должны. Ну и я фанат своей земли, у меня частный дом в 20 километрах от Одессы, у меня здесь деревья, цветы, весна.

Если честно, я не ожидала от Украины такой выдержки. Коммунальные службы у нас работают, школы работают дистанционно. Вода есть, газ есть, свет — без перебоев, интернет работает, телефонные операторы работают, в магазинах на полках полно всего. Так что жить можно. Сейчас ситуация, конечно, обостряется. Судя по всему, Одессу они так просто в покое не оставят. Но мы для себя решили, что если и будем менять место дислокации, то всей семьей будем эвакуироваться в западную часть Украины, не выезжая за границу.

Анна Ястремская: «Практически все наши друзья, которые выехали из Украины, уже вернулись»

Бердичев — Хальденслебен (Германия) — Бердичев

Услышав утром 24 февраля новости, мы собрали документы, взяли детей и уехали к родителям в частный дом — подумали, что там будет безопаснее, чем в квартире на седьмом этаже. До 5 марта я не собиралась никуда уезжать, хотя муж и отец постоянно меня отправляли. У нас в Бердичеве поначалу не было никакой паники, все держались, настраивались на то, что даже если придут российские военные, мы будем обороняться, создавали группы теробороны. Мой муж тоже был в теробороне, первую неделю войны он почти не появлялся дома. Но потом ситуация обострилась, все вокруг стали уезжать. И меня это все так психологически добило, что я тоже решила ехать, но не за границу, а в Западную Украину. Там нас ждали друзья, которые уехали в первые дни. Муж был с нами — не хотел меня отпускать одну с четырьмя детьми, младшей из которых полтора года.

Десять дней мы жили в санатории в Закарпатской области, в Виноградове. А потом и там начали звучать сирены, прилетать ракеты, атмосфера была тяжелая. Наши друзья собрались уезжать дальше, ну и мы тоже. Знакомые нас звали и в Голландию, и в Ирландию. Но в итоге мы отправились в Германию, где живет моя подруга. Она постоянно мне писала: приезжайте, я вам помогу. Мы сели в машину и поехали к ней в город Хальденслебен. Моему мужу как многодетному родителю тоже разрешили выехать.

Город выдал нам отличную трехкомнатную квартиру в центре, причем они позаботились даже о том, что нам с маленьким ребенком будет удобнее жить на первом этаже. Нам предоставили все необходимое, начиная от новых подушек и одеял и заканчивая ложками-вилками, и все время спрашивали, чего еще не хватает. Мы встали на учет в муниципальной службе. И очень сдружились с женщиной, которая нас опекала. Когда мы уезжали, она приглашала нас к себе на прощальный обед. И сейчас, когда мы с ней переписываемся, она говорит, что если вдруг ситуация в Украине станет хуже, то она всегда будет рада нас видеть и всегда нам поможет.

Я очень благодарна Германии и людям (особенно фрау Марлиз Шюнеман и Олене Орхан), которые попадались на нашем пути. Но, если честно, я готова была вернуться домой в первый же день после отъезда. Я патриотка. И мне было психологически очень тяжело пересечь границу Украины. Мне было плохо, я хотела домой, и дети старшие просились домой. Поэтому, пробыв в Германии почти два месяца, мы все-таки решили возвращаться. Да и практически все наши друзья, которые выехали, уже вернулись. Плюс мы понимали, что если из Бучи и Ирпеня вывели российские войска, то к нам они уже не дойдут. Единственное, что может быть, — это прилет ракеты, но от этого никто нигде не застрахован. В Бердичев прилетало несколько ракет, периодически еще бывают сирены. Но я в своем городе и в своей стране, здесь вся моя жизнь. И я верю, что все у нас будет хорошо.

Елена Осикова: «В Польше у меня было ощущение вины, что я могу находиться в таких комфортных условиях»

Северодонецк — Гдыня (Польша) — Киев

У нас в Северодонецке <с 2014 года административный центр подконтрольной Украине Луганской области — The Insider> 24 февраля было тихо, никаких обстрелов. Мы все это уже проходили восемь лет назад, поэтому к новостям поначалу отнеслись спокойно, подумать не могли, что это выльется в такую трагедию. Но в последующие дни все развивалось по нарастающей. Обстреляли наш неработающий аэропорт, потом все чаще стало прилетать в город, начались авианалеты, а это самое страшное, что может быть. В Северодонецке мы находились до 9 марта. Решение уезжать принималось очень тяжело: у меня мама, которой 82 года, собака. Думали, а вдруг можно остаться, переждать. Но, читая новости и понимая, что Донбасс будет самой горячей точкой, все-таки решились. Муж настаивал, чтобы мы ехали за границу.

С первой попытки у нас это не получилось. Когда мы приехали на эвакуационный поезд, людей на перроне было в два раза больше, чем мог вместить в себя состав. Даже при том, что в каждый вагон набилось человек по двести, снаружи оставалось еще несколько сотен. Мы стали искать другие пути и в итоге уехали в Днепр, а оттуда во Львов. Туда же из Киева приехала моя дочь. Маму мы по дороге передали моей сестре, которая живет в Европе, а сами с дочкой и собакой отправились в Польшу. Муж остался в Украине.

Дочь нашла на Booking.com жилье в Гдыне, около Гданьска, так что мы ехали по конкретному адресу. Когда хозяева узнали, что мы из Украины, они нам это жилье предоставили бесплатно. Вместе с нами в этом доме жили еще восемь человек — девушки с маленькими детьми. Мы пробыли там чуть больше месяца. Нами занимались две замечательные женщины — наша хозяйка и ее подруга. Они сразу взялись нас адаптировать к жизни в Польше, помогли получить идентификационный номер, оформить пособие. Места там было достаточно, условия замечательные, принимали нас хорошо: все время спрашивали, что нам нужно, оказывали любую помощь, какая только возможна, за что им огромное спасибо. Дочка работала дистанционно, я пыталась как-то найти себя. Но не получилось.

Несмотря на отношение людей, на все возможности и перспективы, которые перед нами открывались — а мы ведь могли в любую точку Европы поехать, хотя бы даже просто посмотреть, — все наши мысли и чувства были заняты тем, что происходит в Украине. К тому же в Польше у меня была постоянная тоска, даже ощущение вины, что у меня есть возможность находиться в таких условиях, а у большинства этой возможности нет. Поэтому, как только в Киеве более или менее успокоилось <после ухода российских войск из Киевской области в начале апреля — The Insider>, мы собрались, купили билеты и приехали. В Украине мне однозначно спокойнее. А с хозяйкой того дома в Гдыне мы до сих пор переписываемся, она следит за моей жизнью здесь и все время приглашает к себе.

Я преподаватель по классу скрипки. Поддерживаю связь со всеми своими учениками, двое из них остались в Северодонецке <сейчас город — одна из главных целей российской армии в Донбассе — The Insider>. Сидят почти все время в подвалах, иногда выходят и даже пытаются заниматься, что меня, конечно, безумно радует, но вместе с тем я представляю, какой опасности они себя подвергают. Насколько я знаю, ездить туда для волонтеров и тех, кто организует эвакуацию, уже очень рискованно. Да и нет смысла: кто решил остаться, уже не уедут. С водой там плохо, очень часто перебои с электричеством. И бесконечные обстрелы.

Мы надеемся, что этого не случится, но если вдруг в Северодонецке будет ЛНР, возвращаться мы туда, естественно, не будем. ЛНР явно не наша история. Нам повезло: под Киевом у нас есть жилье, у мужа и дочери есть работа. Так что мы пытаемся начинать жизнь сначала.