«Каждый пытается привлечь бога на свою сторону». Священники о том, как война в Украине расколола РПЦ

Имена некоторых героев изменены

«Служить Богу не запретишь»

Священник Василий, запрещен в служении после выражения антивоенной позиции

Про запреты в служении за антивоенную позицию

Меня запретили в служении, но кто может запретить служить Богу? Можно выгнать человека из храма, можно лишить его антиминса, который дает возможность служить в храме. Но служить Богу не запретишь: человек может служить, в конце концов, даже не как священник, а, например, проповедью, добрыми делами, которые он делает, да хотя бы воздержанием от зла.

Больше всего я боюсь потерять ощущение присутствия Божия рядом с собой. А эти запреты… Ну, запретили и запретили. Посмотрим, как всё будет развиваться. Сегодня — так, завтра — эдак. Если бы церковь была хоть в чём-то последовательна… А пока она демонстрирует зависимость от политического момента, несмотря на декларируемую при этом отдаленность от политики.

Я не думаю, что возможно оценить соотношение тех священнослужителей, кто поддерживает войну, и тех, кто против нее, но думаю, оно такое же, как в среднем по России. Потому что священники — это же просто обычная часть населения, отражающая тенденции, которые существуют в обществе. А в обществе большого энтузиазма нет, это же видно. Кому может нравиться воевать? Разве что профессиональным военным. А нормальному человеку в здравом уме это чуждо.

Достаточно большая часть священства старается сохранить нейтралитет по отношению к политическим темам и индифферентно относится к этому. Сказали читать молитву о святой России, почему бы и нет? Если завтра скажут помолиться за наших друзей африканцев — и за них помолимся, почему бы нет. Не антихриста же в конце концов призывают упоминать. Какие-то сомнительные богословские моменты, может быть, как-то всколыхнули бы, а так…

Официально антивоенная позиция вообще ничем не может грозить священнослужителю. Потому что какого-то канона, который призывал бы наказывать тех клириков, которые выступают против войны, естественно, нет. Тогда надо просто отменять и переписывать половину текстов литургии. «О мире всего мира Господу помолимся», — есть же куча текстов, которые говорят про мир...

Поэтому, например, священнику Иоанну Ковалю <его лишили сана за изменение слов в молитве «О Святой Руси» — The Insider> говорили, что это само по себе непослушание, нарушение священнической клятвы. То есть стараются просто вменить какие-то вещи, которые можно подогнать под каноны. Ну, а здесь уж как фантазии хватает. Кого-то пытаются обвинить в пацифизме, хотя вообще-то ни одним собором такая ересь не установлена. Но в итоге подобные обвинения не доходят до окончательного решения суда.

Пытаются либо найти, либо высосать из пальца какие-то канонические нарушения. Ну а канон как дышло — куда повернул, туда и вышло. Какого-то серьезного законодательства нет, церковного суда как такового нет, а то, что есть, — это пародия. Еще большая пародия, чем светский. Там нет соревновательности сторон, нет сторон обвинения и защиты. О каком праве вообще можно говорить, если нет самого главного? Просто надо было это как-то назвать, поэтому назвали судом. Я думаю, что не случайно те, кого лишают сана, в общем-то, достаточно легко восстанавливаются. Наверное, это значит, что они видят нарушения канонов, нарушения права человека на защиту.

Мой случай рассматривали на заседании епархиального совета, и это тоже было в некоторой степени анекдотом. Митрополит мне сказал, что не надо ничего говорить, никак оправдываться, «мы вам скажем то, что должны». То есть он напрямую сказал, что от меня не хотят ничего услышать, просто им спустили указание из Москвы, что надо провести заседание, вот они его и провели. Достаточно мрачно смотревшие на меня члены совета начали было наезжать, но митрополит это всё прекратил. «Нам надо было это сделать, мы сделали, но давайте не будем устраивать из этого публичной казни», — вот и весь негласный смысл этого представления.

Про поддержку войны со стороны церкви

Церковь не может поддерживать войну. Но это зависит от того, что вкладывать в понятие «церковь». Если рассматривать церковь как структуру, то она может поддерживать что угодно, если это выгодно тем людям, которые ее возглавляют. Если имеется в виду церковь как тело Христово, то как она может поддерживать что-то, что совершенно противоречит заповедям Христа? Она и патриотизм не может поддерживать, потому что наше отечество на небесах, а не здесь: мы странники. Об этом постоянно говорят апостолы. В XIX веке была засвидетельствована ересь этнофилетизма <предпочтение национальных или этнических интересов общецерковным — The Insider>.

Церковь не может быть национальной, она — вне национальности, государств, территорий; равенство и единство всех людей — это ее основа. Поэтому мне однозначно не нравится позиция Русской православной церкви, когда патриарху начинает присваиваться не свойственная ему роль: его начинают выделять как некоего Папу русского. Это не христианство, это не православие. Он — такой же епископ, как и все остальные. Если он будет заслуживать почета и уважения, значит к нему будут относиться с почетом и уважением, а если нет — то не будут.

Если мы берем Евангелие, то каждый человек должен решать для себя сам, что он выбирает. Выбираешь ли ты то, что сейчас называют пацифизмом, — по сути полное непротивление злу? Но с другой стороны, если на твоих глазах убивают твоих близких или просто невинных людей, должен ли ты этому сопротивляться? Как можно пройти мимо, когда кто-то страдает? Выбор стоит не между добром и злом. Выбор — между одним грехом и другим. Это и есть то, что называется неизбежный грех.

Но у церкви есть достаточно разумный подход к этому, о котором говорил святитель Василий Великий: да, войны есть, в них должны сражаться солдаты, так случается. Но церковь должна призывать их к покаянию, должна им напоминать о том, что это не подвиг, а всё-таки грех перед Богом. На мой взгляд, позиция должна быть такой. Но это только моя позиция, ее очень сложно отстоять, потому что у людей сразу начинаются всякие возражения: а что ты будешь делать, если твоих детей резать будут? И действительно… Сказать, что я буду смотреть на это спокойно, я не могу. Поэтому тяжело за других людей решать и тем более за всю церковь как-то определенно говорить.

Про доносы

В церкви всегда было так — чем дальше от власти, тем проще. Лучше всего где-нибудь в глухой деревне, где никто не видит и не слышит. Если бы тогда прихожанка обо мне не сообщила, то, думаю, никто обо мне никогда не услышал бы. Я не помню канона, который бы запрещал донос, но, в принципе, ни с духовной, ни с моральной точки зрения, конечно, ничего хорошего в этом нет. Мы не найдем ни в Евангелии, ни в Священном писании, ни в каких-то канонических источниках, что надо на кого-то доносить.

Если брать Евангелие, то там говорится: «Если согрешит брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним». А если он не послушает, позови двух или трех свидетелей, если он и их не послушает, скажи об этом церкви, если и церкви не послушает, то «да будет он тебе, как язычник и мытарь». Вот прямая инструкция из Евангелия, как поступать в случаях, если ты видишь, что согрешает брат твой. Ну, мы уж не будем говорить о том, является ли антивоенная позиция согрешением, но, если ты думаешь, что он согрешает, то пойди и поговори с ним один на один.

Про прощение грехов

Сейчас кажется, что ничего страшного: мы чуть-чуть от Евангелия отойдем, здесь немножко перетолкуем традиции... Но отход от Евангелия, от его чистоты, и какие-то компромиссы даром не проходят. Такое может обернуться расцерковлением. Идея прощения грехов и канонизации тех, кто воюет, совершенно не христианская. Да, исторически были воины, которых канонизировали, но если начинаешь глубоко копать, то оказывается, что есть нюансы. То есть их канонизировали отнюдь не за то, что они кого-то на поле боя победили. Церковь в какой-то момент стала дружить с империей, когда надо было как-то соединить в единое целое то, что сложно соединить, — воинскую службу с проповедью заповедей «не убий», с евангельским «не противься злому, тому, кто ударит тебя по одной щеке, подставь другую».

Меня не убеждает та богословская концепция, которая подведена под идеи патриарха Кирилла. Я не вижу в ней последовательности, Евангелия, христианства и не понимаю, почему христианство должно быть похоже на ислам.

Ученый совет Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже в совместном коммюнике четко высказался на тему отпущения грехов воинам в ноябре. Они об этой идее патриарха Кирилла высказались очень критично, опять же, повторяя, что грех убийства на войне остается грехом, чем бы это ни было вызвано. Даже если это защита отечества или какие-то другие высокие слова, в любом случае, это грех, и этот грех не искупается смертью на поле боя. Потому что грех может быть прощен только Богом. Любой грех искупается покаянием: если человек раскаялся, значит, этот грех искуплен, если не раскаялся, то нет. Поэтому не может воин, погибший на поле боя, во имя чего бы он ни погиб, автоматически становиться святым. Просто потому, что любая война предполагает совершение греха.

В 2011 году Синодальная комиссия по канонизации отказала в канонизации Суворова, подчеркнув, что воины канонизируются не за свой воинский подвиг <в 2022 году Минобороны попросило РПЦ снова рассмотреть возможность канонизации Суворова, в этом году патриарх Кирилл поддержал эту идею — The Insider>. Почему в 2011 году Синодальная комиссия говорит одно, а сейчас — совершенно противоположное? Как церковь может так быстро менять свои взгляды, согласно требованиям времени?

Про понятие церкви

Для меня церковь как метафизическая организация — это не административная структура, а христиане — те люди, которые сохраняют верность Богу, следуют его заповедям. Если говорить об административной структуре, то я не помню, чтобы она в каких-то догматических книгах обладала какой-то собственной святостью. Это разные вещи.

Если церковь свята, то она не может ошибаться. А административная структура еще как ошибается. Сколько она принимала сомнительных решений — и сейчас, и на протяжении всей истории. И это касается не только РПЦ. Было бы странно говорить, что у нее нет своих глупостей и ошибок. Но если говорить о метафизическом значении, Русская православная церковь сохраняет связь с церковью Вселенской.

Если не говорить о проблемах церкви, то она никогда не изменится. Католическая церковь скрывала педофилию на протяжении как минимум столетия, и в конце концов это привело к массовым протестам. Наступил момент, когда скрывать это стало просто невозможно. Как вообще можно скрывать такой грех, такую проблему? Ее надо признавать и решать, а не заметать под коврик.

И абсолютно точно недопустимо, когда церковь становится некой частью государственной структуры, в том числе и армии, когда она берет на себя роль, которую брали на себя замполиты и политруки. То есть священники начинают рассказывать о политических событиях, об информационной войне или начинают вести идеологическую обработку солдат. Можно поспорить о том, должен ли священник причащать солдат, должен ли служить литургию перед боем — так, чтобы человек, причастившись, шел совершать явный грех. Но нигде не написано, что надо проповедовать, что есть кесарь и ему надо служить, а отечество надо защищать.

Когда ты начинаешь служить не Христу, а каким-то земным идеям, земному государству, это потом против церкви же и оборачивается. Церковь Христову, конечно, врата ада не одолеют, но это сказано о церкви Вселенской, а не о каких-то конкретных поместных церквях. Мы знаем поместные церкви, которые просто перестали существовать. РПЦ до этого очень далеко. Мне неприятно поддерживать то, куда она движется, я не хочу в этом соучаствовать. Но я при этом не считаю, что она закончилась, потому что есть люди, которые в этой церкви вполне себе остаются христианами. И священники в том числе — и их немало.

Если посмотреть на дореволюционную церковь, то за все эти страшные ошибки и за уклонение от Христа потом пришлось расплачиваться кровью — когда были гонения на церковь в советское время. И за все ошибки самодержавия пришлось расплачиваться дворянству, аристократии и вообще всему народу. Я очень не хотел бы, чтобы это случилось. Самое страшное, что может произойти, — если начнется какой-то кровавый хаос, и люди уже не будут доверять церкви и той идеологии, которую она пытается проводить. А официальная идеология на самом деле не имеет каких-то глубоких корней в сердцах народа. Мы же это видим. Ну, нет всенародной поддержки всего, что проповедуется церковью и государством. Есть осторожность, недоверие… Есть, конечно, определенная часть людей, которая на ура всё воспринимает. Но такая часть людей есть всегда.

«Молодые — против, пожилые — за. Нет разницы между клиром и миром»

Священник Николай

Про вынужденное зло

Жонглирование цитатами из Ветхого Завета — это подло. Много вопросов, например, к заявлению патриарха о прощении грехов погибшим на войне. Это что, какое-то новое учение такое? Как джихад? Что это значит? Что эта война — священная, и каждый правоверный, умирающий на войне за распространение ислама попадает в рай? В христианстве никогда не было такого учения. Это заявление абсолютно ни на чем не основано. Ни в Церковном предании, ни в Священном писании нет такого, что человек, умирая на войне, становится святым. Одно дело, когда человек бросается грудью на гранату, закрывая ее, жертвуя собой ради спасения всех, кто находится рядом. Это действительно значит положить жизнь за други своя. А взорвать себя вместе с десятерыми врагами, это не положить душу за други своя. Это самоубийство вместе с убийством.

Иногда вынужденное зло необходимо. Бывает, что человек совершает убийство, потому что есть такая необходимость. Например, если маньяк убивает детей, а я могу установить его, только убив. Я как христианин обязан это сделать, но здесь приходится выбирать из двух зол. Это не добродетель. Это всё равно зло, хотя и меньшее, чем если бы я оставался просто смотреть, как убивают и насилуют детей. Это отражается на душе человеческой. Человек всё равно потом живет с осознанием, что он пролил кровь другого человека. И вот такой человек уже не имеет права становиться священником.

До Миланского эдикта, когда церковь из маргинальной секты превратилась в государственную религию, — в IV веке в Священной Римской империи все христиане отказывались служить в армии и не брали в руки оружие. А тут церковь и христианство стало массовым явлением, и надо было что-то с этим делать. Произошло обмирщение, секуляризация: христианам разрешили служить в армии, потому что иначе Римскую империю бы завоевали — если бы все в империи были христианами и отказались бы защищать свои рубежи, то просто их бы уничтожили и превратили в рабов. Но за священниками осталась обязанность не брать в руки оружие: священник лишается сана, если пролил кровь. Даже если он пошел на войну и убил врага, совершив геройский поступок, он всё равно уже не может быть священником.

Про связь церкви и государства

По факту церковь с IV века никогда не шла против властей. Были отдельные личности: Иоанн Златоуст против императрицы Евдоксии пошел, митрополит Филипп против Ивана Грозного пошел, Амвросий Медиоланский против Феодосия Великого… Но это вот единичные случаи, когда епископат, духовенство шло против повелений кесаря. А так церковь всегда оправдывала всё, что делают власти. Как с этим жить? Что с этим делать? Я не знаю.

Сейчас официальная позиция церковных властей — это повестка программы «Вечер с Владимиром Соловьёвым», прямо на 100%. Это официальная позиция — такая же, как официальная позиция властей. Но это не значит, что все поддерживают то, что сейчас творится. Даже среди епископата это поддерживают не все. Например, митрополит Илларион Алфеев вроде был правой рукой патриарха, считай, вторым человеком в Русской православной церкви, а в июне 2022 года был удален из Москвы в Венгрию <СМИ писали, что в журналах Синода ему даже не выразили традиционную благодарность за труды — The Insider>. Его убрали, потому что он высказался против. В церкви люди такие же, как и везде. Как правило, молодые священники — против «СВО», пожилые священники, которые смотрят телевизор, — за «СВО». Я не вижу никакой разницы между клиром и миром.

Про преследование за антивоенные высказывания

Строгость российских законов традиционно нивелируется необязательностью их исполнения, и у нас здесь — то же самое. Никто ни за кем не следит, пока не начнется шумиха. Только тогда примут какие-то меры. А так со стороны светских властей не происходит никаких преследований и движений в нашу сторону, в сторону открытых противников войны. У меня есть предположение, что комитетчики, спецслужбы, воспринимают РПЦ как одно из министерств, одно из ведомств, и поэтому не хотят с этим связываться.

Например, полиция никогда не арестует фээсбэшника, пока начальство МВД и начальство ФСБ не договорятся, можно ли его арестовывать. Так же и здесь: никого не арестуют, пока патриархия не даст добро. Но если вдруг возникает шумиха, тогда церковь дает добро, и человека могут посадить. Как произошло с отцом Иоанном Курмояровым, который сейчас сидит за высказывания против войны <суд назначил ему три года колонии за «фейки» об армии — The Insider>. Его лишили сана и тут же арестовали — так это происходит.

А так преследований в церкви со стороны церковных властей нет, разве что это может быть какая-то инициатива правящего архиерея отдаленной епархии, если он обидится на своего клирика. А тотального контроля нет. В большинстве храмов никто даже не следит, читаешь ли ты эту молитву о войне. Чаще всего ее не читают. Не потому, что против войны, а просто — ну, зачем еще одна молитва: и так служба длинная. Столько было этих новых молитв… И о мире на Украине, и о каком-то «моровом поветрии» — Covid-19. Уже просто внимания на них не обращают.

Про поддержку войны

У правителей всегда был большой соблазн использовать тему Бога для своих пропагандистских целей. У солдат Третьего рейха, например, на бляхе ремня было написано «С нами Бог» — Gott mit uns. А вообще эта фраза из пророка Исайи. Каждый пытается привлечь Бога на свою сторону. Но Бог не на чьей-то стороне. Бог всегда с теми, кто страдает. Когда есть линия фронта, и по обе стороны христиане стреляют друг в друга, а священники и с одной, и с другой стороны их на это благословляют… Где, с кем Христос при этом? Одни говорят «с нами Бог», и вторые говорят «с нами Бог». Мне кажется, Христос именно посередине, и каждая пуля, которая летит с обеих сторон, попадает в первую очередь в Бога.

Может ли священник поддерживать войну? Трудно сказать. Кто ему может запретить поддерживать то или иное? Но, честно говоря, люди не со зла поддерживают… Они видят в этом что-то священное, сакральное и часто придают этому какое-то религиозное значение. Ну, промытые мозги, что сказать. Были крестовые походы, охота на ведьм, сжигание еретиков. Это же безобразно просто. Это ужасное явление, которое преподносилось как проявление высочайшей духовной доблести. Но это же не так. Это самообман. Мы же понимаем, что крестовый поход, святую инквизицию и Нагорную проповедь невозможно состыковать. Это не сходится с Евангелием, противоречит Евангелию, но это явление есть. И как с этим быть? Как сказал Ницше — за всю историю человечества был один христианин, и того распяли.

Церковь болеет болезнью общества. Мы, конечно, хотим в церкви видеть что-то такое идеалистическое, максимально евангельское, то, что мы считаем отражением Евангелия в жизни. Но, к сожалению, не всегда это так. Мы видим, что в церкви живет и высочайший грех, но и примеры святости здесь проявляются часто. Трудно ждать идеала от церкви, и это было всегда.

«Война — одна из главных идеологических опор РПЦ»

Священник Кирилл

Про позицию церкви

В публичном пространстве практически постоянно звучит лишь голос официальных церковных спикеров, а они далеко не всегда выразители убеждений и взглядов основной массы духовенства. И впечатление от того, что мы можем слышать в эфире телеканалов, в социальных сетях как официальную позицию Церкви, самое удручающее. Кажется, говорящие совершенно забыли о том, что, по слову Христа, блаженны миротворцы, а не те, кто призывает к священной войне. Забыли настолько основательно и бесповоротно, что пацифизм представляется им сегодня самым настоящим преступлением. Хотя это абсурд.

Если вполне логично говорить о смерти воина, защищающего свое отечество, как о полагании души «за други своя», то в случае, если такой угрозы нет, подобные слова — неоправданная натяжка. А уж утверждение об автоматическом «прощении грехов» тому, кто пал на поле боя, точно не является с христианской точки зрения корректным <патриарх Кирилл пообещал прощение грехов погибшим в войне в Украине — The Insider>.

Говорить о том, какой процент священников РПЦ поддерживает политику действующей власти, какой остается индифферентным и какой — категорически против, достаточно сложно. Насколько мне известно, подобные социологические опросы не проводились. А, если бы кто-то и решил их провести, то не уверен, что результат был бы корректным: слишком накладно это сегодня для священника — выражать свое мнение, если он хочет всё же быть миротворцем.

Отношение священноначалия к миротворцам проявляется вполне определенно: кто-то лишен сана, кто-то оказался в запрете, кто-то — за штатом. Эти прещения <наказания — The Insider> не носят массовый характер, но их вполне достаточно, чтобы передать совершенно отчетливый месседж: хочешь служить, но имеешь при этом позицию, отличную от позиции властей светских и властей церковных? Оставь ее при себе.

Про преследование за антивоенную позицию

Я не могу сказать, что за эти полтора с небольшим года от церковных репрессий пострадали многие священники. Из тех, кто подписал Обращение с призывом к примирению и прекращению боевых действий в марте 2022 года, как-то наказаны были немногие. И по большей части всё осталось на уровне словесных увещеваний, переводов с прихода на приход или настоятельных рекомендаций выйти за штат.

Священноначалие не требует от священнослужителей какой-то обязательной поддержки «СВО». Скорее, речь идет не о том, что они обязаны делать, а о том, чего делать нельзя. Сегодня нельзя призывать к миру, нельзя осуждать войну, нельзя даже войну называть войной.

Немногие «инакомыслящие» молчат не из-за того, что боятся неприятностей: за каждым настоящим пастырем стоит его паства, за которую он чувствует ответственность и которую не хочет покидать. Не говоря уже о том, что для священника очень важна возможность совершать богослужение, а ее он и может лишиться в качестве наказания. Это в значительной степени становится рычагом управления, сдерживающим механизмом.

Про «воинственный голос церкви»

Но ситуация в церкви примерно такая же, как ситуация в обществе в целом. Соотношение между сторонниками войны, ее противниками и неопределившимися или даже равнодушными приблизительно одинакова. Церковь в этом смысле — полноценный срез нашего общества, плоть от плоти его. Отличие лишь в том, что как система она всё же меньше, и информация внутри нее распространяется быстрее, потому и разговоров на «острые» темы сегодня духовенство зачастую старается избегать — как между собой, так и с прихожанами.

На фоне этого молчания большинства особенно контрастно выделяется провоенная позиция «священников-патриотов» и наиболее вовлеченной в политическую жизнь страны части епископата. Это и вызывает ощущение, будто вся Церковь — за войну. Будто она в целом и есть одна из главных ее идеологических опор, скрепных конструкций. И в каком-то смысле это действительно оказывается так: ведь кому какое дело до церкви молчащей, все могут слышать лишь церковь говорящую и именно по ней судить о церкви в целом.

Мне лично от этого очень грустно. Во-первых, от того, что масса людей, слышащих этот «воинственный голос церкви», находит в нем поддержку и оправдание для своих собственных воинственных настроений, а цена этого — льющаяся кровь и жизни человеческие. Во-вторых, от того, что люди думающие, совестливые, также слыша этот голос, доверие к церкви утрачивают, отворачиваются от нее. Логично, что в столь сложный момент хочется от церкви слышать правду, призыв к миру, состраданию, любви, наконец. И если всего этого нет, то верить ей становится трудно. Ну, а в-третьих, я понимаю, что рано или поздно всё происходящее сейчас закончится, и каждый так или иначе ответит за то, что он делал и говорил в это труднейшее время. И мне горько думать о том, какой удар может тогда обрушиться на церковь. Горько не от того, что страшно за себя или кого-то еще, а от того, что церковь — это гораздо больше, чем мы, и если она будет дискредитирована, «осуждена», то колоссальное количество людей могут лишиться возможности через нее приходить к Богу.

Полагаю, что в своих переживаниях по этому поводу я не одинок. Но могу в то же время сказать, что далеко не все думают так же, далеко не все отдают себе отчет в том, насколько позиция церковного священноначалия уничтожает то немногое, чего нам удалось достичь за последние десятилетия. Хотя достижения эти, как мы видим, впечатляющими не назовешь.

Кроме того, как бы ни было тяжело происходящее сейчас, нельзя не отдавать себе отчета в том, что не происходит ничего нового. На протяжении всей истории христианства мы видим, что везде, где начинала доминировать мысль об интегрированности церкви в жизнь государства, в жизнь политическую, наблюдалось то же самое: «ратный подвиг» поддерживался и благословлялся. И далеко не всегда в тех ситуациях, когда угроза приходила извне и ничего не оставалось, кроме как противостоять ей. Но и в тех случаях, когда амбиции государства и его правителей требовали ведения военных действий далеко за его пределами.

Это очень прискорбно, когда от имени церкви звучат мысли, идеи, призывы, лозунги, христианству принципиально чуждые. Ибо разобраться, понять, что это не христианство и не Церковь, могут лишь те, кто всё знает изнутри, кто сам в церкви и понимает основательно ее жизнь и вероучение. Большинство же смотрит со стороны. И мне горько именно от того, что я хорошо понимаю, что именно они видят.

«Антивоенная позиция — величайшая глупость»

Священник Константин Мальцев

Про задачи священников

Священник — это миротворец в первую очередь, он до последнего пытается примирить. Кто-то из наших священников периодически ездит на передовую как капелланы <священник в армии, авиации и на флоте — The Insider>. Они там не берут в руки оружие, но оказывают духовную поддержку воинам, а также крестят, отпевают, наставляют в вере.

У нас есть понимание, что нужно молиться, чтобы Господь принес мир в умы и сердца всех людей, чтобы победа в первую очередь была в мире и в спасении душ человеческих. Естественно, мы как помогали, так и помогаем, периодически собираем гуманитарку: это и продукты, и одежда, и религиозная помощь.

Беженцы лишены привычной жизни: у кого-то дома уже нет, у кого-то есть, но опасно для жизни находиться там, кто-то здесь по политическим взглядам — из-за того, что они поддерживают СВО, кто-то здесь из-за боязни, что сейчас прилетит, и они погибнут. Разные обстоятельства могут быть, поэтому и состояние у них тоже разное. Но мы стараемся обходиться со всеми с любовью, кому-то помочь, с кем-то пообщаться, оказать духовную поддержку.

С тем, кто не хочет общаться, не может быть диалога. Как в военных действиях виновата, например, Киево-Печерская лавра? Никак. А ее насильственно забрали у Украинской православной церкви, которая владела ей 30 лет, и планируют отдать раскольнической ПЦУ по политическим соображениям. А ее главные святыни развезли по Европе и миру. В итоге — сплошной обман от начала до конца. Это каким образом СВО касается? Никаким. Мы готовы, мы открыты к общению. Это как с Господом. Господь помогает тому, кто к нему обращается, насильно он не заставляет.

Если говорить об отношении к происходящему среди священнослужителей, то важно отметить, что у каждого человека есть свое частное мнение, но это мнение не должно разделять паству. Это касается любых политических вопросов, не только специальной военной операции. Допустим, в храм ходят и люди, которые поддерживают политику «Единой России», и, например, те, кто поддерживает коммунистическую идеологию. Надо сохранять уважение ко всем и отдавать приоритет духовному, объяснять, что важно быть в мире, невзирая на ваши разные политические воззрения.

Поведение священнослужителей, которые открыто высказывали свою антивоенную позицию, я оцениваю как величайшую глупость. Антивоенная позиция по факту заключается в поддержке тех государств и политических сил, которые желают нанести поражение России. Поэтому я смотрю на это как на глупость, которая ни к чему хорошему не привела.

Про прощение грехов

Мы молимся по благословению святейшего патриарха во всех храмах о скорейшем восстановлении мира, свидетельствуя о том, что разделения привнесены врагами Руси. На то церковь и призвана, чтобы молиться о мире, призывать к миру, что святейший патриарх и делает. Но это не значит, что церковь должна отказаться от пастырской заботы о воинах, исполняющих свой долг.

На мой взгляд, патриарх, когда говорил об отпущении грехов погибшим в боевых действиях, опирался вот на что. Есть слова Господа: «Нет больше подвига, чем положить душу за други своя». Когда воин погибает, он пытается защитить людей, нуждающихся в этой защите. Именно с защитой русскоговорящего населения, которое обратилось за помощью к Российской Федерации, связана специальная операция. Мы верим, что Господь будет милосерден к этим убиенным воинам.

Когда гром грянул, люди перекрестились, а потом успокоились. Когда только всё это началось, где-то даже увеличивалось количество людей в храмах — они начали молиться. Но это больше было из-за страха. Сейчас же, когда это длится уже некоторое количество времени, люди успокоились, и в храмах теперь то же самое количество людей, которое было до того, как всё это началось. То есть люди уже привыкли к тому, что сейчас происходит. Мы служим в каждом храме, чтобы всё это закончилось, но раньше на таких молебнах было человек 20, сейчас человек пять стоит, которые заинтересованы в том, чтобы помолиться о своих братьях, мужьях. Сейчас мы поддерживаем людей по мере их обращения, потому что насильно мы ни к кому не идем и не навязываемся. Господь никому не навязывался, тем паче и мы ему подражаем.