В начале этого года в Иране произошли крупнейшие за последнее десятилетие акции протеста. Во время разгона антиправительственных манифестаций погибли 22 человека, более тысячи были задержаны. К 6 января беспорядки утихли. Востоковед, научный сотрудник исследовательского центра энергетической политики Европейского университета в Санкт-Петербурге Николай Кожанов разъяснил The Insider, кто вышел на улицы в Иране, что стало причиной бунта и почему в конечном счете революция не состоялась.
Декабрьские и январские события в Иране наглядно продемонстрировали, что у населения страны накопились определенные вопросы к властным кругам. Однако в этот раз протестные движения не переросли в нечто большее, чему способствовал ряд причин.
Волнения, прошедшие в Исламской республике Иран в первую неделю января, захлестнули десятки поселений по всей стране. География была достаточно широкой. Обозреватели называют разные цифры: по максимальным оценкам – это до 80 населенных пунктов городского и сельского типа, что позволило экспертам говорить о беспрецедентном с 2009 года масштабе народных выступлений.
Протестующие критиковали Тегеран за ошибочную экономическую политику, требовали значительно больших социальных свобод, заявляли о желании изменить существующий строй, грустили о павшей в 1979 году монархии и требовали от руководства страны отказаться от вмешательства в сирийский и йеменский конфликты. Казалось, что демонстранты хотели призвать власти к ответу за все накопившиеся «грехи», что также вызывало параллели с 2009 годом, когда спорная победа Махмуда Ахмадинежада на президентских выборах всколыхнула массы иранского народа, который помимо требований пересмотра итогов выборов начал говорить о необходимости внесения изменений в существующий политический уклад.
Волнения 2009 года стали серьезным испытанием для правящего в стране режима, и очень многим казалось, что оппозиционному движению тогда не хватило совсем немного, чтобы изменить ситуацию в стране. Именно по этой причине нынешние демонстрации, так напомнившие своей картинкой события девятилетней давности, были положительно восприняты находящейся в эмиграции иранской оппозицией и западными противниками Тегерана, которые посчитали их началом новой революции. Однако именно попытка сравнивать эти волнения с демонстрациями прошлого не позволяет увидеть реальную ситуацию, которая отличается от той, что рисуют нам зарубежные и иранские СМИ.
Во-первых, новогодние демонстрации были действительно крупнейшими за девять лет, однако до масштаба 2009 года они все же не дотянули. По официальным данным, на улицы городов и деревень вышли 42 тысячи человек, что для 80-миллионной страны мало.
Даже если данные иранских ведомств занижены (а так оно, скорее всего, и есть), протестующих все же было не так много, о чем свидетельствуют невнятные видео- и фотоматериалы с мест событий. Кроме того, оппозиция периодически пыталась выдавать фотографии событий 2009 года за только что снятые, чтобы подчеркнуть масштаб волнений. Оппонентам правящего режима явно не хватало натурного материала для съемок, и приходилось прибегать к ухищрениям. На многочасовых маршах «зеленого движения» в Тегеране девятилетней давности все было иначе.
Второй аспект заключается в том, что демонстрации 2018 года больше напоминают спонтанный бунт, чем организованное протестное выступление. Здесь не было явных лидеров и организаторов, как в 2009 году. О лидерах «зеленого движения» Кярруби и Мусави протестующие даже и не вспомнили (а те, между прочим, до сих пор продолжают находиться под домашним арестом).
Это, в свою очередь, говорит о том, что протестующие не считали себя преемниками тех оппозиционеров, а вышли на улицы с собственными вопросами и требованиями. Стихийность выступлений подтверждает тот факт, что среди демонстрантов были представители различных социальных групп, которые выдвигали никак не согласованные между собой требования.
В результате вместо некоего единого послания властям они создали «коллаж» из критических мнений и претензий к руководству ИРИ. Этот «коллаж» полно отражает список вопросов к иранскому правительству, который есть у населения, но никак не является четко сформулированным требованием к нему. В 2009 году все было иначе: выступавшие единогласно требовали пересмотра итогов выборов, а в 2018-м кто-то заявил о необходимости экономических перемен, а кто-то - политических.
В-третьих, руководство Ирана периодически позволяет обывателям заявить о несогласии с его политикой. Это помогает ему не только вычленять и устранять противников режима, но и дает возможность недовольным «выпустить пар», а власти - услышать реальные требования и принять необходимые меры. Последний раз «выпустить пар» разрешили на похоронах Хашеми Рафсанджани в 2017 году, когда иранская оппозиция воспользовалась случаем и на прощании с уважаемым политиком провела акцию протеста. Что характерно, власти весьма спокойно отреагировали на происходящее.
Нечто подобное могло произойти и сейчас. По сути, первые демонстрации были спровоцированы представителями иранской элиты, которые начали обвинять друг друга в злоупотреблениях, ненавязчиво подталкивая народ к действию. Достаточно быстро выступления вышли из-под контроля государства, и властям пришлось действовать, чтобы не дать им перерасти в нечто большее. При этом руководство страны несколько раз заявляло, что народ имеет полное право выражать претензии: мол, протестуйте, лишь бы не началось насилие и уничтожение собственности. Да и масштабы карательных действий пока не столь велики, как это было в 2009 году. По некоторым данным, со многими задержанными была проведена разъяснительная работа, а позже они были отпущены.
Наконец, не такими, как в 2009 году, были пусковые механизмы волнений. Сразу исключим версию о том, что они были инспирированы извне. Внешнее вмешательство в подобные события в нынешних условиях, конечно, неизбежно. Речь лишь идет о степени этого вмешательства и его роли. В случае с Ираном в 2018 году вмешательство внешних сил носило вторичный характер и было представлено информационными вбросами, а также психологическим давлением на руководство ИРИ.
ДНК «цветных революций» в них замечено не было: не было акций молчания, ненасильственного неповиновения, цветовых аллегорий, ярких оппозиционных лидеров
Сами демонстрации развивались по «аутентичному», традиционному иранскому сценарию: спонтанно, с криками, стенаниями и некоторым количеством крови. ДНК «цветных революций» в них замечено не было: не было акций молчания, ненасильственного неповиновения, цветовых аллегорий, ярких оппозиционных лидеров. О том, что иностранные государства не были причастны к началу выступлений, говорят и некоторые высокопоставленные чиновники Ирана, включая руководителя министерства информации (иранская служба разведки и контрразведки) Махмуда Алави. Внешние противники ИРИ, думается, вспышку гражданского неповиновения изначально просмотрели, а когда все случилось, им осталось лишь морально поддерживать демонстрантов.
Решающим в данной ситуации выступил экономический фактор. Тенденции в развитии основных макроэкономических показателей ИРИ в 2017 году были неутешительны. Безработица вновь продемонстрировала рост, достигнув только по официальным данным 12,5%. Происходило постепенное обесценивание иранского риала, снижалась покупательная способность населения, росли цены на потребительские товары. Однако выступления были спровоцированы все же не столько сложным экономическим положением, сколько не оправдавшимися надеждами на его улучшение. Руководство Ирана очень долго обещало населению благоденствие, ссылаясь на то, что снятие санкций, введенных против ИРИ в 2006-12 гг., наконец-то приведет к процветанию страны. Таким образом, оно отказывалось признать, что в бедах экономики Ирана виновата, в первую очередь, сама ее структура, отсутствие благоприятных условий для развития частного сектора и плохой менеджмент. Санкции были частично сняты в 2015-16 гг., но мгновенного улучшения жизни по объективным причинам не произошло, что обмануло ожидания многих обывателей, поверивших обещаниям. Причем зачастую обманутые обещания и провал попыток экономического возрождения связывались с действующим президентом Хасаном Роухани.
Разочарование это хорошо улавливается политической элитой страны, и она пытается использовать его во внутренней борьбе, которая сейчас идет по нескольким направлениям. В частности, сторонники Роухани активно пытаются потеснить позиции религиозных фондов и Корпуса стражей исламской революции в экономической и политической жизни. В начале декабря 2017 года они вновь обрушились на указанные структуры с критикой, в том числе за попытку «силовиков» увеличить объем средств, получаемых ими из бюджета. В ответ представители консервативных кругов попытались спровоцировать народные протесты против Роухани, чтобы напомнить ему, что он не так уж и популярен в народе, как думает. Для этого они обвинили Роухани в провале экономической политики и обнищании населения. Обращает на себя внимание, что первые выступления в Мешеде были спровоцированы речами аятоллы Ахмада Аламольхода, консервативным клериком, связанным с Верховным лидером страны али Хаменеи и родственником руководителя одного из крупнейших религиозных фондов «Астан-е Кодс-е Разави» Эбрахима Раиси.
Спровоцировав выступления, иранская элита не смогла удержать их под контролем, что привело к разрастанию протестов. Вместе с тем, тот факт, что вызваны они были несколько искусственно, позволил властям быстро среагировать и не дать искре разжечь пожар. Главный вопрос для иранских властей теперь заключается в том, что делать дальше. Выступления ярко продемонстрировали, что в иранском обществе назрела потребность в переменах, особенно экономического характера. Однако смогут ли власти дать иранцам то, чего они хотят- пока открытый вопрос.