Можем повторить. Какие ошибки перестройки надо учитывать, чтобы не наступить на те же грабли

Инициированный Михаилом Горбачевым во второй половине 1980-х годов процесс политических преобразований, вошедший в историю как перестройка, увенчался второй в истории России – после февральско-мартовской революции 1917 года – попыткой перехода к демократии. Главным итогом перестройки стал распад СССР, который многие в современной России (включая президента) считают «геополитической катастрофой».

Важным фактором распада СССР стало причудливое устройство советского «федерализма», который оказался совершенно дисфункциональным при первой же попытке наполнить его хоть каким-то реальным содержанием. Эта модель территориального устройства безвозвратно ушла в прошлое, и хотя в будущем России предстоит немало испытаний, связанных с территориальными аспектами ее государственности, негативный опыт «федерализма» в СССР представляет сугубо исторический интерес.

Однако в ходе перестройки важную роль сыграли и другие политические институты, многие из которых были затем унаследованы Россией и подверглись окончательному демонтажу лишь в 1993 году. Из этого – в целом негативного – опыта институционального строительства можно извлечь некоторые уроки на будущее. Рано или поздно Россия вновь придет к демократизации, и работа над ошибками, совершенными в ходе предыдущей попытки, поможет избежать их повторения.

По своему исходному замыслу перестройка отнюдь не должна была привести к демократизации. Первоначальные цели Горбачева, закрепленные в решениях 27 съезда КПСС весной 1986 года, были связаны с признанием неэффективности системы управления экономикой. Помочь должно было, с одной стороны, «ускорение» экономического развития, а с другой - создание более эффективного управленческого аппарата. Именно этот второй аспект и получил тогда название «перестройка».

Таким образом, первоначальные цели преобразований были направлены не на демонтаж советской системы, а на ее укрепление и совершенствование. Собственно говоря, именно на это и получил свой мандат Горбачев, когда престарелое большинство членов Политбюро согласилось передать ему высшую власть. К 1985 году СССР был стабильной, полностью консолидированной автократией, в которой сколько-нибудь заметная оппозиция отсутствовала, а институты «советского народовластия» носили совершенно фиктивный характер. Институциональным костяком режима была КПСС, во главе которой стоял Горбачев.

Авторитарная демократизация

Тот очевидный факт, что перестройка была инициирована сверху, без сколько-нибудь серьезного давления со стороны общественных сил, но в конечном счете привела к распаду режима и его замене на более демократический, позволяет охарактеризовать ее как случай авторитарной демократизации. Термин может показаться оксюмороном, но такой феномен встречается не так уж редко. Совсем недавний пример – процесс перемен, на наших глазах развертывающийся в Эфиопии. Или ранняя фаза испанской демократизации 1970-х годов, одна из наиболее успешных в новейшей истории. Авторитарные демократизации происходят тогда, когда влиятельные правящие группы приходят к выводу о несоответствии существующих управленческих механизмов их фундаментальным целям. Разумеется, ключевую роль при этом играет позиция лидера режима.

Один из парадоксов авторитарной демократизации состоит в том, что она может быть успешной лишь в условиях, когда реформаторское руководство устанавливает полный контроль над институтами режима. В результате автократическая природа режима не только не исчезает, но, напротив, становится даже более явной, чем это было в условиях стабильного функционирования системы. Первые шаги перестройки были связаны с чисткой партийного аппарата в высшем и среднем (региональном) эшелонах, что объективно вело к усилению контроля Горбачева над партией без изменения ее политической роли. Надо констатировать, что именно на этом этапе Горбачев достиг наибольших успехов, создав для себя значительные гарантии против опасности внутрипартийной оппозиции вроде той, которая в 1964 году отстранила от власти Никиту Хрущева.

Однако полных гарантий такого рода партийный режим не обеспечивал. Коллегиальная, олигархическая власть Политбюро сохранялась и продолжала представлять потенциальную угрозу для Горбачева, а ротация кадров на местах осуществлялась в рамках узкого пула, определенного номенклатурными нормами. Поэтому Горбачеву понадобились дополнительные средства укрепления собственной власти. Сначала за счет медийной кампании, известной как «гласность», а затем в виде создания структур власти, которые служили бы базой поддержки Горбачева вне партии. А поскольку режим исходно был оформлен как «советская власть», то далеко ходить за такими структурами не понадобилось: достаточно было сделать советы народных депутатов, а не только партию, источником власти руководителя-реформатора.

К этому, собственно, и сводится смысл институциональных преобразований, объявленных в 1988 году на 19-й конференции КПСС и приведших к избранию весной 1989 года Съезда народных депутатов, который, в свою очередь, избрал Горбачева сначала председателем Верховного совета, а затем и президентом СССР. Надо отметить, что сами по себе советские органы, созданные в ходе этой реформы, были совершенно недееспособными. Их многочисленный и политически пестрый состав с колоссальным преобладанием лояльных членов КПСС, редкие сессии и отсутствие реальных рычагов влияния на правительство позволяли играть лишь декоративную роль. Но их отличие от предшествовавших советских органов было кардинальным, поскольку контролировались они уже не партией, а лично Горбачевым. Они по-прежнему были элементом авторитарного политического порядка.

И все же созыв Съезда народных депутатов стал ключевым моментом в процессе авторитарной демократизации. Съезд послужил точкой консолидации для нарождавшейся демократической оппозиции, позволив ей институционализироваться сначала в составе депутатского корпуса, а затем и в качестве политических движений. И, конечно же, траектория Бориса Ельцина в качестве лидера оппозиции была решающим образом определена его членством в Верховном совете. Никакой иной роли, однако, Съезд народных депутатов не сыграл. К осени 1990 года Горбачев, для которого оппозиционное демократическое движение стало опаснее КПСС, начал склоняться к опоре на ее консервативные элементы. В 1991 году эта стратегия привела его к серии политических поражений, увенчавшихся фактической, а затем и формальной, потерей власти. Общесоюзные советские органы тихо, не оказав никакого сопротивления, последовали за ним в небытие, поскольку отдельно от Горбачева они ничего не значили.

Роль личности преемника

Один урок, который мы можем извлечь из этой истории, состоит в том, что авторитарная демократизация, в принципе, возможна. Сегодняшний режим систематически подавляет организованную оппозицию, до предела сужает доступное ей институциональное поле и при этом пользуется полной поддержкой силового аппарата, что практически исключает возможность смены режима путем внесистемных действий. Но если ситуация в стране будет и дальше ухудшаться нынешними темпами, то мы не можем полностью отвергнуть возможность прихода к власти реформаторского руководства, сформированного изнутри системы.

Разумеется, совершенно бессмысленно обсуждать подобные перспективы при сохранении власти Владимира Путина. Его способность стать инициатором перемен не больше, чем была у Леонида Брежнева или Юрия Андропова. Однако любой преемник Путина может последовать логике Горбачева, попытавшись мобилизовать в свою поддержку или даже создать новые политические силы, находящиеся ныне за рамками узкой правящей группы, и оживить институты, которые помогли бы этим силам институционализироваться и обрести реальное влияние.

Такой путь был бы одновременно сложнее и легче пройденного при Горбачеве. С одной стороны, нынешний российский режим по природе является личной диктатурой, и его лидер гораздо меньше Горбачева будет нуждаться в создании альтернативной институциональной опоры для своей власти. Однако очевидно и то, что его вес в правящей группе будет заведомо ниже путинского, и дополнительная опора не помешает. Адольфо Суарес в Испании унаследовал у Франсиско Франко всю полноту власти, но был хорошо осведомлен о собственной политической слабости, и в истории испанской демократизации эта комбинация качеств сыграла самую благотворную роль.

С другой стороны, современные политические институты имитируют демократию значительно более правдоподобно, чем институты советской власти, и наполнить их реальным содержанием было бы несколько легче. К сожалению, практически полная зависимость данного сценария от личных качеств преемника, который может появиться лишь в отдаленном будущем, делает детальное обсуждение такой авторитарной демократизации бессмысленным. Но надо просто иметь в виду такую возможность.

Важнее обратить внимание на другое. Человек, который придет на смену Путину, может явиться изнутри системы или же оказаться у власти извне ее каким-то образом, который ныне трудно представить. Но он в любом случае унаследует институциональную структуру авторитарного характера. И если у него будет обусловленное личными ценностями, политической траекторией или текущими интересами стремление демонтировать систему, то реализовать это стремление он, как и Горбачев, сможет лишь при опоре на старые институты. Отсюда вытекают два следствия. Во-первых, в течение какого-то времени власть реформаторского руководства будет обречена на сохранение авторитарного характера. Более того, принимая во внимание сложность задач любого переходного периода, можно предположить, что успешным это руководство может быть только при условии сохранения у него весьма значительных полномочий.

Урок перестройки

Полному слому старых институтов должен предшествовать переходный период, в течение которого они служили бы эффективным инструментом нового руководства. Именно на этом этапе следует восстановить базовые политические свободы слова, собраний, ассоциаций и многие другие, а также реформировать правоохранительный аппарат и провести некоторые другие меры, без которых переход к демократии был бы легко обратимым. Но в течение этого периода режим оставался бы закрытым для демократических процедур смены и отправления власти, то есть авторитарным, как это и было с режимом Горбачева в СССР.

Отсюда вытекает ряд важных следствий. Каковы бы ни были интенции реформаторского руководства, будь они демократическими в силу искренней приверженности или тактических соображений, авторитарная практика может подвергнуть их коррозии. Поэтому демократическим силам, остающимся вне переходного режима, предстоит прилагать максимальные усилия к тому, чтобы курс на демократизацию не был обращен вспять. В частности, очень важно позаботиться о том, чтобы строительство демократических институтов, когда до него дойдет дело после завершения переходного периода, не было искажено стремлением действующего руководства удержать за собой как можно больше власти. Такое стремление всегда есть даже у самых благонамеренных правителей. Тем важнее не допустить, чтобы новые институты демократической России стали подобием бессильного Съезда народных депутатов СССР.

Один из самых печальных уроков перестройки состоит в том, что демократическая оппозиция не смогла стать ни прочной опорой для реформаторской линии Горбачева, ни надежной гарантией против авторитарных тенденций режима. Движение «Демократическая Россия» было организационно рыхлым, идейно бедным и персоналистским до такой степени, что в какой-то момент стало просто идентичным Борису Ельцину. Неудивительно, что придя к власти Ельцин просто выбросил его за ненадобностью.

Нынешний российский режим прилагает колоссальные усилия к тому, чтобы свести организованную оппозицию на нет. Но и в числе сторонников демократических перемен есть немало людей, возлагающих надежды в основном на стихийное возмущение народа. Действительно, стихийный народный порыв может привести к краху авторитаризма, и уж чего-чего, а эмоционально заряженного энтузиазма демократическому движению на переломе 1980-1990-х годов было не занимать. Однако для перехода к устойчивой демократии ее сторонники нуждаются в организации.