Эмигранты из России сегодня часто скептически отзываются о тех, кто только собирается переехать. Медиаконсультант Илья Клишин на исторических и литературных примерах показывает, что это характерная черта для российской эмиграции последних полутора веков, а трения между волнами эмигрантов существовали всегда.
После того как закон об электронных повестках через «Госуслуги» был стремительно принят парламентом и подписан Владимиром Путиным, наблюдатели заговорили о грядущей второй волне мобилизации в России (хотя формально мобилизация, объявленная в сентябре 2022 года, так и не была окончена, то есть юридически ничего дополнительно объявлять тут не нужно) — и, соответственно, о вероятной новой волне эмиграции. Впрочем, пока по косвенным признакам никакого нового массового исхода из России не наблюдается. В отличие от осени и весны прошлого года, цены на авиабилеты в Стамбул, Ереван и далее по списку не взлетели, а на погранпунктах с Казахстаном и Грузией нет пятидневных пробок. То ли все (или почти все) желающие уже уехали и дальше вопрос эмиграции (или релокации, если кому-то приятнее это слово) будет решаться индивидуально. То ли ждут собственно объявления новой мобилизации, чтобы рвануть в Верхний Ларс, — в духе пословицы «пока гром не грянет, мужик не перекрестится».
Но это в России, а вот в эмиграции возможную новую волну уже отрефлексировали. Причем весьма некомплиментарно. Можно было встретить не раз и не два «шутки» в духе плохо прикрытой дедовщины: «апрелята; их не уважали даже сентябрята». Само собой, «сентябрятам» предшествуют те, кто уезжал сразу после начала полномасштабной войны 24 февраля (термин «февралята» тоже был в соцсетях). Те уже успели посмотреть свысока на беглецов от мобилизации: дескать, чего вы ждали полгода? Цепочка эта тянется далеко: на тех, кто покупал билеты в Ереван утром в первый день бомбардировок Киева, порой косо смотрела политическая эмиграция 2021 года — «иностранные агенты» и «нежелательные организации». А на них всех вместе без разбору — те, кто уезжал в 2014 году после крымской авантюры Путина и последовавшей гибридной войны в Донбассе. Все в этой иерархии повторяют одно и то же по сути: «Нам-то все было понятно».
И это не специфический феномен последних десяти лет. Нет, если посмотреть на историю политической эмиграции из России за последние 150–170 лет, трения между волнами эмигрантов были всегда. Просто в России в начале XXI века длина волн эмиграции сократилась по времени, а сам процесс ускорился. То, что раньше занимало десятилетия, теперь может занимать всего полгода.
Трения между волнами эмигрантов были всегда
Вообще, если посмотреть на мировой опыт волн политической эмиграции, у России одна из самых продолжительных историй. Царский, советский и постсоветский режимы сменяли друг друга, но новые и новые поколения эмигрантов снова и снова встречались примерно в одних и тех же странах — прежде всего, странах Запада: в США, Западной и Восточной Европе, позже в Израиле, а с относительно недавних пор — в Турции и Закавказье.
Фактически это уникальный феномен длиной более чем в полтора века. Ни у одной европейской страны не было такой протяженной эмиграции.
К примеру, французская эмиграция, бежавшая от Революции, вернулась в массе своей после реставрации Бурбонов в 1814 году, то есть всего через 20–25 лет после того, как им пришлось оставить свои дома. Многие по реституции получили свое имущество назад. Лишь немногие остались гувернерами в России времен Пушкина.
Эмиграция республиканцев из франкистской Испании — прежде всего в Мексику и Францию — была долгой, до 40 лет, но конечной. После смерти диктатора в 1975 году и восстановления демократии никаких новых массовых волн не было. В случае с Португалией и Грецией черных полковников эмиграция была еще короче. Недолгой, в общем-то, по историческим меркам была и эмиграция из нацистской Германии, в которую уехал, например, будущий канцлер Вилли Брандт.
Можно проводить параллели с коммунистическим Китаем, Ираном, Вьетнамом и Кубой, но опять же речь идет про волны эмиграции от одного по типу режима и продолжительностью в каждом случае лишь в несколько десятилетий. В случае с китайцами у них еще есть такая «роскошь», как свое альтернативное государство — Тайвань (вдохновляясь этим примером, Василий Аксенов писал в свое время свою политическую фантастику — «Остров Крым»: что было бы, если бы у белой эмиграции было свое государство).
Традиционно историки выделяют четыре волны русской эмиграции:
- первую (1917–1924): от 1,5 до 2 млн человек,
- вторую (1941–1945): несколько сотен тысяч человек,
- третью (1965–1988): до полумиллиона человек,
- четвертую (после 1989 года).
Также говорят о пятой (после 2000 года) и шестой (после 2014 или 2022 года), но о точных датах спорят.
XIX век: прогрессивная интеллигенция
Фактически также надо выделить нулевую волну эмиграции — от Герцена и Тургенева до Ленина и Горького. При этом объединять всех, кто уезжал из царской России или бежал из нее с 1850-х годов до 1910-х, мягко говоря, некорректно. Между ними также были трения и различия, порой не меньшие, чем между эмиграцией Довлатова и Бродского и «стариками» из белой эмиграции.
Вот характерная цитата из воспоминаний русского врача и общественного деятеля Николая Белоголового (1834–1895):
«В конце 60-х годов я особенно облюбовал Женеву и туда направлялся прямо по выезде из Петербурга. […] Жизнь я вел уединенную и почти никого не знал в Женеве; старый декабрист Поджио, к которому меня привязывала чуть не сыновняя любовь, живший постоянно в Женеве, уезжал на летние жары в горы и возвращался только к началу августа в город. Из старых эмигрантов я знал только Герцена и Огарева, но Герцен в это время уже покинул Швейцарию и жил во Флоренции; Огарев же тогда представлялся полуразрушенным человеком, добрым и приветливым, но до того утратившим вследствие потери памяти интересы, что я заходил к нему изредка только, чтобы навестить его и как бы по обязанности.
Молодой эмиграции в Женеве тогда было немного, но я уклонялся от знакомства и сближения с нею, потому что все в них ― незаконченность их образования и вследствие того поверхностность их суждений, их бездельничанье, их постоянные распри и сплетни, не ограничивавшиеся домашними скандалами, но выносившиеся в печать в форме грубых полемических брошюр, — все это делало мне этих людей не симпатичными и не вызывало желания даже хоть сколько-нибудь узнать их. Спешу оговориться, я и тогда хорошо понимал, что юная эмиграция была невольным и фатальным продуктом нашего общества и что к ней строго относиться и порицать ее было бы, по меньшей мере, несправедливо, но так как зимние передряги заставляли меня искать прежде всего в Женеве личного покоя, то вступление в бурный и страстный водоворот эмигрантских ссор прямо противоречило бы целям моего приезда».
Звучит очень современно. Такое вполне мог бы, практически теми же словами, написать наш современник, живущий за границей уже продолжительное время, про недавно переехавших релокантов с их вечными скандалами и перепалками в Twitter.
Вот еще интересная выдержка из газеты «Утро России», представлявшей интересы торгово-промышленных кругов, от 6 мая 1913 года про народовольца Дегаева, убийцу подполковника корпуса жандармов Судейкина:
«В начале 1882 года Дегаев получил командировку за границу, имея два поручения: первое от Судейкина ― сблизиться с эмигрантами и заручиться их рекомендациями, и второе от революционеров ― обсудить вопрос об убийстве Судейкина. Но старые эмигранты отнеслись с недоверием к прыткому юноше, и ему пришлось вернуться в Россию ни с чем».
Подобная подозрительность между поколениями эмиграции встречается и сегодня. Во всех более-менее крупных политических организациях русской диаспоры постоянно ищут агентов Кремля.
Во всех более-менее крупных политических организациях русской диаспоры постоянно ищут агентов Кремля
Князь А. К. Солнцев-Засекин в 1925 году пояснял, что старые эмигранты в США не очень чувствительны к переживаниям эмигрантов новых и продолжают жить в реальности, где левые брошюры были передовым и прогрессивным маркером борьбы с царским режимом:
«Русская колония Америки проявляет интерес не ко всякой книге. Тон задают старые эмигранты. И если агент Госиздата „Новый Мир“ заполнил свои витрины „классиками коммунизма“ и пропагандной литературой, то в других магазинах всегда найдется „Капитал“ Маркса и старая брошюрная революционная литература».
XX век: эмигранты «белые» и «красные»
А вот уже рассуждения после Второй мировой войны, когда различия между первой и второй волнами стали очевидны. Из дневника публициста и переводчика Николая Пашина за 1945 год:
«Опыт старой эмиграции постоянно показывает нам, что, если мы останемся на длительное время в эмиграции, мы должны будем собрать все духовные и умственные силы для того, чтобы не опуститься, не утратить связи с родными корнями и не превратиться в жалких, никому не нужных обывателей, опивающих и объедающих другой народ».
А детский писатель и литературовед Корней Чуковский в 1965 году запишет: «…Она видела в Париже старых эмигрантов: вымирающее племя ― 30 инвалидов из богадельни».
Весьма характерны эти две цитаты из «Ремесла» писателя Сергея Довлатова, показывающие, что третья волна эмиграции ощущала себя отлично от первых двух:
«…Мы не лучше и не хуже старых эмигрантов. Мы решаем те же проблемы. Нам присущи те же слабости. Те же комплексы чужестранцев и неофитов».
«…Нас радушно встретили. Помогли нам адаптироваться и выстоять. Приобщиться к ценностям замечательной страны. Нам удалось избежать того, что пережили старые эмигранты. И мы благодарны всем, кто способствовал этому. Мы вывезли из России не только палехские шкатулки. Не только коралловые и янтарные бусы».
И еще более глубоко это отрефлексировал Александр Генис в книге про Довлатова:
«Уникальность нашей эмиграции заключалась в том, что мы несли с собой огромный опыт, почти незнакомый первым двум волнам. В отличие от них мы прибыли в Америку полномочными представителями советской цивилизации в ее самом ярком, характерном и концентрированном проявлении. В результате нам не о чем было говорить со старой эмиграцией. Сейчас я об этом, честно говоря, жалею, но тогда все они мне казались смешными пережитками, вроде Кисы Воробьянинова».
Похожим образом, как «Кису Воробьянинова», многие сегодняшние релоканты воспринимают эмигрантов старых, ассимилировавшихся в странах, где они живут, и оторвавшихся от российских реалий. А те платят им сторицей: смотрят свысока, презирают и считают давно оторвавшимися от жизни. Остается только надеяться, что однажды эта похожая на колесо сансары цепочка волн эмиграции и взаимных упреков в духе «отцов и детей» все же прекратится, ведь прекратилась же когда-то эмиграция из Испании, Германии и Франции: и теперь оттуда уезжают люди — кто на работу, кто на учебу — но это явно не волны эмиграции. Но как нам оказаться в этой точке — это уже совсем другой разговор.