Инструкция по раскачиванию лодки. Владислав Иноземцев о главных болевых точках путинской власти

Обострение конфликта между Россией и Украиной в последние недели говорит скорее о возросших за последний год возможностях Москвы продолжать войну, чем о приближении победы Киева. Владимир Путин однозначно делает ставку на то, что долгое противостояние измотает украинское общество и расколет на сторонников продолжения войны и приверженцев перемирия. А приближающиеся выборы депутатов Европейского парламента и президента США ограничат западных политиков в оказании помощи Украине.

Всё это подтверждает ранее сделанные мной предположения, что российской оппозиции не стоит надеяться на то, что украинские военные силы разгромят путинскую армию и тем самым дезориентируют российское общество, приведя к слому созданной Кремлем политической системы. Украина в ближайшее время не способна нанести России серьезное поражение, а российский ВПК, судя по всему, может обеспечивать армию оружием и боеприпасами с тем, чтобы наносить соседней стране нарастающий ущерб. В этом контексте вопрос о том, что конец войне может положить только дестабилизация в России — о чем я писал несколько месяцев назад — становится особенно актуальным.

Стоит заметить, что западные лидеры не предполагают своей целью смену режима в Москве, а российская оппозиция заметно теряет связь с обществом, не ставя интересующие его вопросы (насколько я могу судить, ни политические репрессии, ни «борьба с коррупцией», ни стратегия действий в связи с президентскими «выборами» не волнуют сейчас в России почти никого).

Попытки же ассоциироваться с Украиной, прямо выступать за военное поражение России, проповедовать введение против Российской Федерации новых санкций и позиционировать себя сторонниками состоящих из россиян батальонов, воюющих на стороне ВСУ, дают кремлевской пропаганде идеальные возможности для изображения оппозиции как группы предателей и отщепенцев. Ситуация, на мой взгляд, требует новой стратегии.

Дезорганизация путинской армии

Учитывая состояние современного российского общества в целом и среднего обывателя в частности, наивно взывать к их нравственным или эстетическим чувствам. Ежедневные убийства ни в чем не повинных граждан страны, которая несколько сот лет была частью той общности, которую не только Путин, но и большинство его соплеменников считают «исторической Россией», не вызывают на 1/7 части суши никакого когнитивного диссонанса.

Однако у войны есть не только «идеологическая», но и практическая сторона: она приносит кровь, слезы и смерть не только противнику, но и российскому обществу. При этом апофеозом несправедливости выглядят, во-первых, методы мобилизации в армию; во-вторых, жестокое обращение командиров и начальников с военнослужащими; и, в-третьих, вопиющее социальное неравенство, проявляющееся прежде всего в том, что армия формируется из представителей «низов», тогда как дети и знакомые российской элиты продолжают вести привычную жизнь в столицах.

Нечто похожее — хотя, вероятно, в несколько меньшей мере — было характерно для русской армии во время позиционных боев Первой мировой войны. Разрыв в социальном положении солдат и офицеров был огромен — но сто с лишним лет назад, когда людей призывали на фронт, они лучше понимали, что их служба протянется до победы; и, кроме того, никто не практиковал системы заградительных отрядов, угроз насилием со стороны начальства или секретных тюрем, в которых содержались недовольные солдаты.

Усталость на фронте, которая стала заметна уже через полтора года войны, привела к тому, что с 1916 года дисциплина в армии начала падать – и, что характерно, это быстро заметили большевики, усилившие работу среди солдат. Сегодня в России тоже видно недовольство: мобилизованные записывают обращения о нарушениях их прав, жены солдат организуют пусть и не слишком масштабные, но протестные акции — однако никто из противников режима не пытается организовать и возглавить это движение.

В 2023 году бунт группы Вагнера показал, насколько власть бессильна против вооруженного выступления внутри страны. В том же 2023-м проникновения «Русского легиона» из Украины в сопредельные районы нескольких российских областей не зафиксировали никакого энтузиазма у местного населения. Это говорит о том, что дезорганизация путинской армии должна стоять первым пунктом в повестке дня любой антикремлевской оппозиции.

Ей должна оказываться поддержка со стороны Украины и Запада, которые могли бы не только максимально освещать бесчинства в российской армии, но и стимулировать дезертирство из нее, создавая лагеря для тех, кто готов сложить оружие. В этом случае добровольно оставившие службу имели бы отличный от военнопленных статус. Их бы не рассматривали как фонд для обмена и не понуждали к дальнейшему участию в боевых действиях. Учитывая, что на фронте находится большое количество наемников, вполне можно было бы объявлять значительные вознаграждения для тех, кто переходит линию фронта, убив или захватив своих офицеров.

События начала 1917 года прекрасно показали, что у людей, отправленных властью умирать непонятно за что, нет никакого «иммунитета» от перехода в лагерь ее противников: солдаты стали одной из важных движущих сил Февральской революции. Недовольство их близких также растет — а вполне вероятная новая мобилизация, которая может случиться весной-летом этого года, сделает ситуацию еще более взрывоопасной.

На мой взгляд, последовательная (и скоординированная с представителями Украины и стран поддерживающей ее коалиции) работа по разложению российской армии и противопоставлению масс мобилизованных всей «силовой вертикали» могла бы дать намного более значительный эффект, чем обивание порогов европейских институций ради защиты прав российских эмигрантов или рассказы о расцвете коррупции или политических репрессий в стране.

Лозунг окончания войны в устах большевистских лидеров обосновывался не тем, сколько горя русская армия приносит несчастным трудящимся Германии и Австро-Венгрии, а тем, что русский солдат заслуживает лучшей доли, а русские женщины устали ждать своих мужей и сыновей с фронта. На этом направлении антивоенной агитации в российской оппозиции начала XXI века — в отличие от ее предшественников начала ХХ века — наблюдается зияющий провал: делать что-то, что в конечном счете спасет «наших мальчиков», — это преступление.

Конец диктата «Русского мира»

Путинская война формирует еще одну группу проблем, которая также схожа с имевшими место более ста лет назад, когда большевики начинали свой путь к революции. В отличие от Великой Отечественной войны, Первая мировая была в полном смысле слова империалистической — и, что особенно важно, она велась от имени не «основанного на интернациональной дружбе» Советского Союза, a Российской империи, «тюрьмы народов».

Война, начатая в 2022 году, практически открыто ведется за идеи «Русского мира», но при этом в пекло посылаются люди самых разных национальностей — что уже вызывало протесты в тех национальных регионах, жители которых если не с Россией, то с русскими себя точно не отождествляют. Одним из важнейших обещаний большевиков, если кто не помнит, было обещание национального самоопределения для нетитульных народов империи.

Сейчас оппозиционные силы разделились на тех, кто вообще стремится пройти мимо этой темы и тех, кто желает стране распада на сотни отдельных княжеств. Есть, конечно, и те, кто обращает внимание стратегов на проблемы малых народов, с опаской относящихся к разделу единого государства на явно этнические по своей природе территории, но их мало кто слышит.

Мне кажется, что творимые от имени «Святой Руси» или «Русского мира» преступления предполагают необходимость завершить историю России как национального государства русского этноса. Российская Федерация должна быть преобразована в Конфедерацию народов России, в которой каждая территория располагала бы правами полунезависимого государства, включающими право на установление государственного языка, принятие налоговых ставок по своему усмотрению, организацию собственных полицейских сил и многие другие права.

Задача не в том, чтобы «распустить» Россию, а в том чтобы дать возможность населяющим страну народам сдерживать ее центральные институции и подавлять имперский и шовинистический характер русского народа. Эту программу не стоит считать антироссийской — так как сегодня не возникает сомнения в том, что по крайней мере за последние пятьсот лет никто не нанес русскому народу таких больших демографических и экономических потерь, как его собственные власти. Не Россия должна быть разрушена, а власть Москвы над ней должна закончиться.

Идеи конфедерации, на мой взгляд, могли бы привлечь на сторону оппозиционных сил самые разные социальные слои и группы по всей территории Российской пока-еще-Федерации. С одной стороны, такой лозунг мог бы заинтересовать как сторонников национального и культурного возрождения, так и политиков, руководящих ныне отдельными регионами на основании полученных в Кремле ярлыков (сколь опасным для центра это может быть, мы все видели тридцать пять лет назад).

Несмотря на то, что доля граждан нерусских национальностей в нынешней России куда ниже, чем в СССР образца 1989 года, запуск подобных перестроечных процессов видится мне вернейшим оружием, направленным против режима. При этом, в отличие от конца ХХ века, в современной России потенциал самостоятельной «выживаемости» территорий ниже, чем в Советском Союзе, да и позиция внешнего мира будет направлена на поддержку конфедеративной реформы, а не развала страны.

В новой системе президентская власть оказалась бы номинальной, а конкуренция между властями территорий обеспечила бы и экономический прогресс, и невозможность возврата к имперской модели. Каждая территория имела бы право на выход из конфедерации — но с переходным периодом продолжительностью не менее двадцати лет и с согласованным решением всех касающихся выхода вопросов (хорошим примером может быть Brexit). В этой сфере имеется много тонкостей, но тема в целом «мейнстримной» оппозицией не обсуждается.

Экономическое развитие страны

Наконец, еще одним вопросом, имеющим огромный мобилизирующий потенциал, являются принципы организации новой российской экономики. Здесь следует исходить из того, что Россия — очень бедная по мировым масштабам страна: даже до войны в пресловутом Фонде «национального благосостояния» с трудом набиралась $1 тысяча на человека, тогда как в Дубае и Норвегии эти цифры составляют $107 и $278 тысяч на каждого гражданина. Да и это до тех пор, пока основные доходы Россия получает от природных ресурсов. А ведь и их использование может «кормить» ее максимум 25–40 лет, пока российская нефть не иссякнет, а в мире не случится переход к «зеленой экономике».

Поэтому следовало бы обеспечить получение населением максимальных выгод от естественных богатств его страны. Месторождения полезных ископаемых должны быть национализированы, лицензии на их разработку приостановлены и в течение короткого времени предложены к приобретению на равных условиях российским и иностранным компаниям, которые выразят готовность обеспечить максимальные рентные платежи — при этом получаемые доходы должны распределяться между населением всей страны и поддерживать уровень жизни людей, тогда как все «общегосударственные» и оборонные расходы — финансироваться исключительно из подоходного налога.

Подобная система могла бы существовать 20–30 лет и стать переходной к конфедерации, в которой экономическое развитие отдельных частей страны определялось бы исключительно созданием выгодных для предпринимателей условий хозяйствования, а для населения — условий жизни на той или иной территории.

Какими бы либералами ни представляли себя российские оппозиционеры, без масштабного изменения отношений собственности — прежде всего на крупные активы — вообразить себе выход из путинской системы невозможно. Совершенно не обязательно при этом повторять опыт революционеров начала ХХ века — задачей должно стать изъятие значительной части ренты, которая была присвоена представителями бюрократии и близкими к ним бизнесменами за прошедшие четверть века.

Эти деньги — единственное, что может помочь российскому населению адаптироваться к новым экономическим реалиям, в которых не будет места общегосударственному патернализму. А также они должны стать единственным источником постепенной выплаты Украине и другим странам, чтобы компенсировать ущерб, нанесенный в годы путинской диктатуры. Данный вопрос, я должен признать, является одним из самых сложных для будущих реформаторов — но его нельзя не обсуждать, а его решения нельзя не предлагать в попытке завоевать поддержку россиян для антипутинской оппозиции.

Спасение России — в руках россиян

Исторический путь России — один из самых противоречивых среди европейских стран. Она неоднократно стремилась вырваться из всегда возвращавшегося отставания — но при этом, даже достигая значительного технологического прогресса, упорно не желала принимать прогресса социального, постулирующего высшую ценность человеческих жизни и свободы.

Однако никогда ее конфликт с миром не был так остр, как сегодня, когда Россия олицетворяет собой квинтэссенцию архаичности, противостоящей развивающемуся миру. Особенность нынешнего момента состоит также в том, что этот мир не воспринимает Россию как экзистенциальную угрозу, осознавая ограниченность ее возможностей.

Поэтому не стоит надеяться на то, что мировая общественность сочтет борьбу с Россией своим приоритетом, каким многие народы в середине ХХ века сделали противостояние фашизму, или объявит против нее «крестовый поход», как именовал Рональд Рейган борьбу с коммунизмом. В лучшем случае и Украина, и западный мир будут более эффективно защищать самих себя, но не спасать российских либералов и не устанавливать в России демократию (эти опыты уже, мне кажется, никого больше не вдохновляют).

Изменение политического и социального строя России находится в руках самих россиян и может быть осуществлено только ими — изнутри страны, а не извне. Как пелось в одной известной песне:

Никто не даст нам избавленья:

Ни бог, ни царь и не герой.

(Французский вариант, замечу, прямо отсылает нас к персонажу, который в последнее время позиционирует себя как глава «Легиона “Cвобода России”»:

Il n’est pas de sauveurs suprêmes :

Ni dieu, ni césar ni tribun…)

Добьемся мы освобожденья

Своею собственной рукой...

И это значит лишь одно: российской оппозиции нужна программа, которая срезонирует в разных уголках России и в разных слоях российского общества — а не в Берлине, Лондоне или Вашингтоне. И даже не в Киеве.