Вслед за Тодоровским, Рязановым и Хуциевым ушел последний великан советского кино — Георгий Данелия, проживший 88 полных и полноценных лет. Племяннику прославленной актрисы Верико Анджапаридзе и помпезного советского постановщика Михаила Чиаурели, окончившему московскую мастерскую выдающегося режиссера Михаила Калатозова (Калатозишвили), повезло войти в кино в самую благоприятную пору оттепели. Он успел снять в это время три фильма — трогательного «Сережу» (1960), крепкий, но довольно традиционный «Путь к причалу» (1962) и «отвязанную», как стали говорить позднее, картину «Я шагаю по Москве» (1963), которые сделали ему имя. Что неудивительно — ведь и сейчас, через полвека после их появления, можно услышать в ответ на свое неуверенное «да»: «Да — да или да — нет?», произнесенное без понятия о том, кто и где впервые произнес эту фразу. А легендарный вопрос: «Дядя Петя, ты дурак?», заданный ребенком гостю матери, давшему ему пустышку вместо конфеты, который в гораздо менее пристойной форме хочется задать почти любому гостю и любому ведущему нынешних политических программ? А угадаете ли вы намек на эту сцену из «Сережи» в разговоре двух зэков (в исполнении Мкртчяна и Кикабидзе) из первого данелиевского шедевра «Не горюй»: «А хочешь, конфэтку дам?» — «Конечно» — «А нэту». И ведь таких перекличек, доставляющих особое наслаждение любителям кино, у Данелии немало — чего стоит один только выкрик, похожий на «Кю!», впервые опробованный в «Совсем пропащем», а после «Кин-дза-дзы» неожиданно прозвучавший в «Орле и решке»…
Легендарный вопрос: «Дядя Петя, ты дурак?» в гораздо менее пристойной форме хочется задать почти любому гостю и любому ведущему нынешних политических программ
Но вернемся в 1963 год, когда вышел фильм, с максимальной полнотой отразивший беззаботную атмосферу времени, которое позже назовут временем напрасных надежд на социализм с человеческим лицом. Один только его замысел, изложенный Данелии Геннадием Шпаликовым, отметал все тогдашние представления о кинодраматургии, отчего авторы дали своему детищу затрепанное ныне определение «лирическая комедия». Сюжета и конфликта не предполагалось с самого начала, которое в передаче режиссера выглядело так: «Во время дождя по городской улице босиком, размахивая туфлями, идёт девушка; следом за ней медленно едет промокший велосипедист». Куда идет и зачем идет — неважно; важен только этот момент, этот воздух свободы, это легкое дыхание жизни и легкость бытия, которую Милан Кундера через 20 лет назовет «невыносимой». Что же касается дождя, то он неслучайно пролился на Москву в поворотной картине Марлена Хуциева «Июльский дождь» (1966), снятой с совсем другим настроением.
Важен только этот воздух свободы и легкость бытия, которую Милан Кундера через 20 лет назовет «невыносимой»
После противоречивого успеха шагающих по столице парней Данелия снова взялся за комедию, на сей раз сатирическую — «Тридцать три» с Евгением Леоновым (который станет переходить из фильма в фильм Данелии) в главной роли. Она была закончена через год после звонка, известившего о конце хрущевской эпохи, и сразу налетела на запрет. Посмеяться над шумихой, устроенной вокруг человека с 33 зубами и допустить насмешку над советским девизом: «Когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой» (то есть над тем, что героем могут назначить любого, кого надо назначить, как назначили 28 панфиловцев), было еще можно, но вытерпеть сцену, в которой этот герой в правительственном лимузине с кортежем и в облаке пыли приезжает в родное село, а потом во сне видит себя аэронавтом, стартующим с крохотного пятачка в чистом поле (привет еще даже не задуманной «Кин-дза-дзе») было никак нельзя. И, с подачи возмущенных беспардонной пародией героев-космонавтов, уязвленный не менее их главный идеолог СССР Суслов, которого возил такой же членовоз, положил все тридцать три данелиевских зуба на «полку». Что не помешало картине, копии которой успели разойтись по стране, полуподпольно смешить кинолюбителей до ее окончательного выхода из-под домашнего ареста.
Следующая картина Данелии, «Не горюй» (1969), поставленная на грузинском материале по французскому роману, оказалась первой «культовой» (этого слова тогда еще не было) лентой режиссера. И было с чего — ее, как и вышедшее в том же году «Белое солнце пустыни», пропитывал пресловутый восточный, а точнее, южный колорит, украшали превосходные роли открытого Данелией для всего СССР Вахтанга Кикабидзе (раньше он появился в малозаметной «Встрече в горах»), Серго Закариадзе, двоюродной сестры режиссера Софико Чиаурели, ее матери Верико Анджапаридзе, Анастасии Вертинской, Фрунзика Мкртчяна, того же (да не того) Евгения Леонова, Сергея Филиппова, Баадура Цуладзе и других примечательных исполнителей, включая самого автора, который еще не раз мелькнет в кадрах собственных фильмов. Помимо редкой темы достоинства маленького человека и лаконичных психологических деталей вроде мимолетной фразы несчастной невесты главного героя, влюбленной в напыщенного офицерчика: «Его никто не понимает», в картине был по существу открыт новый для советского кино жанр иронической трагикомедии, которая заставила вспомнить о том, что комедия не обязана смеяться и смешить — как не смешат «Божественная комедия» Данте, «Человеческая комедия» Бальзака и комедия Чехова «Чайка». Впрочем, пример недавнего «Праздника» Алексея Красовского показывает, что не понимающие этой истины невежды не перевелись до сих пор.
Комедия не обязана смешить — как не смешат «Божественная комедия» Данте, «Человеческая комедия» Бальзака и комедия Чехова «Чайка»
Если пропустить суперкассовых «Джентльменов удачи», в которых Данелия был сценаристом и худруком, и вполне симпатичную, но рядовую для него экранизацию марктвеновских «Приключений Гекльберри Финна», то следующим (и в полной мере всесоюзным) успехом режиссера стал фильм «Афоня» с Леонидом Куравлевым (1975). Эта не слишком затейливая картина собрала немыслимое для нынешнего времени число зрителей — более 60 миллионов — благодаря стопроцентному попаданию в образ сверхтипичного советского работяги. Афоня и в малой мере не был похож на образцовых экранных рабочих социалистической эры. Халтурщик, лентяй и пьяница, волею авторов наделенный обаянием, в действительности присущим не прототипам сантехника Афони, а «лишним» в стране победившей партократии интеллигентам вроде вампиловского Зилова или Бузыкина, которого режиссер выведет на экран в 1979 году — том же самом, в котором ляжет на полку поставленный Виталием Мельниковым по пьесе Вампилова фильм «Отпуск в сентябре».
«Осенний марафон» по сценарию Александра Володина, в котором Бузыкина изумительно сыграет Олег Басилашвили, станет magnum opus’ом Данелии, показавшего истинного героя своего времени в точно угаданный момент — расцвет гнилого болота, в которое неуклонно превращалась страна после упомянутого выше звонка сверху. Ибо в 1979 году произойдут два знаменательных события: средний возраст членов Политбюро ЦК КПСС во главе с тов. Брежневым превысит среднюю продолжительность жизни в СССР, а советские войска совершат последний имперско-революционный акт — начнут бессмысленную войну в Афганистане.
Вершина творчества наступает у всех, но не все умеют сойти с нее, не опускаясь ниже достойного уровня. Данелия сумел — более того, через семь лет, в начале следующей «перестроечной» эпохи, в содружестве с еще одним великим (наряду со Шпаликовым и Володиным) сценаристом Резо Габриадзе снял вторую культовую — или, скорее, масскультовую — картину, «Кин-дза-дзу», словечки и выражения из которой стремительно разлетелись по советским просторам. С тех пор «пепелац» и «гравицаппа» бытуют в любом сетевом словаре, а эцилопы и поныне имеют право бить (и бьют) каждого, кто не соблюдает предписанные властями правила поведения и позволяет себе выходить за пределы почтительного обращения к ним. А уж изречение «Когда у общества нет цветовой дифференциации штанов, у него нет цели!» достойно висеть во всех начальственных кабинетах страны.
Изречение: «Когда у общества нет цветовой дифференциации штанов, у него нет цели!» достойно висеть во всех начальственных кабинетах страны
Достойны своего создателя и последующие фильмы покойного мастера — «Паспорт», «Настя», «Орел и решка», да «Фортуна» без кавычек, сопутствовавшая ему до последних лет жизни и позволившая закончить замечательную анимационную версию «Кин-дза-дзы», не говоря уже о книгах, которые читаются с не меньшим удовольствием, чем смотрятся его картины. Одна из них, кстати, завершается словами: «Хотелось бы, когда я окажусь Там, чтобы кто-нибудь, прочитав эти книги, сказал: — Кот ушел, а улыбка осталась».
Вы уже там, Георгий Николаевич, а ваша улыбка, улыбка грустного белого клоуна (рыжим был Леонид Гайдай), осталась с нами.