Мнения
Тяжелейший экономический кризис, вызванный реакцией государств на эпидемию COVID-19, сейчас нередко сравнивают с Великой депрессией 1930-х годов. Но тогда государство не ограничивало работу предприятий и целых отраслей, как теперь, отмечает ведущий научный сотрудник Научно-исследовательского финансового института Минфина России Юрий Кузнецов. Он уверен, что не стоит ждать «V-образной» формы выхода из кризиса и что локдауны вместе с последующей поддержкой государствами граждан отнимают надежды на быстрое восстановление. (Альтернативное мнение о том, что выход экономического из кризиса в мире будет довольно быстрым, читайте в колонке Владислава Иноземцева).
Трудная дорога вниз
Если говорить о США, откуда началась та старая депрессия, то, судя по числу заявок на пособие по безработице, поданных за полтора месяца локдаунов (примерно 30 млн), то можно ожидать, что в ближайшее время безработица в этой стране достигнет сопоставимых уровней (25% в 1932 году, на низшей точке спада). Динамика реального ВВП за первый квартал во всех странах тоже выглядит совершенно провальной: в США, по оценкам Бюро экономического анализа, спад в первом квартале составил 4,9% в годовом выражении — и это при том, что локдауны «зацепили» лишь половину марта, то есть 1/6 времени. Для России первый квартал в этом отношении оказался не так плох, но прогнозы на второй квартал и на год неутешительны (по расчетам Банка России — падение на 4,6%, по оценке председателя Счетной палаты Алексея Кудрина — до 8%).
Представление о сложившейся ситуации помогают составить так называемые индексы PMI (Purchasing Managers' Index). Они рассчитываются разными организациями для многих стран, но первоначально стали применяться в США (с 1948 года). Основой для них служат ежемесячные опросы топ-менеджеров по достаточно большой выборке, охватывающей все основные отрасли экономики (например, в США — около 400 предприятий). Респондентов спрашивают, как изменилось положение их предприятия по ряду параметров за последний месяц (улучшилось, ухудшилось или не изменилось). Параметры, которые оцениваются, — это объемы производства, новые заказы, число занятых, поставки сырья и материалов, производственные запасы. На основе ответов рассчитываются значения индексов по отдельным параметрам и крупным секторам (например, обрабатывающие производства и сектор услуг) и усредненное значение для страны. Индекс колеблется от 0 до 100, причем если он больше 50, то это свидетельствует в целом об оживлении экономики, а если меньше, то о спаде. Считается, что изменения этого индекса — переходы между «положительной» и «отрицательной» частью — являются хорошим опережающим индикатором изменений в экономической динамике.
На днях были опубликованы данные по индексам за апрель. PMI для обрабатывающей промышленности (Manufacturing PMI) сократился с 49,1 до 41,5, то есть на 7,6 пункта; с февраля — последнего месяца, когда значение было больше 50, сокращение составило 8,6 пункта. В этом столетии индекс выходил на эти уровни во время рецессий 2001 и 2008-2009 годов. Если рассматривать отдельные компоненты индекса, то по некоторым из них сокращение еще более заметно: по новым заказам с 42,2 в марте до 27,1 в апреле (на 15,1 пункта), по объемам производства за тот же период с 47,7 до 27,5 (на 20,2 пункта), по занятости с 43,8 до 27,5 (16,3 пункта). Все это свидетельствует о резком ухудшении ситуации.
Для России (и еще для нескольких десятков стран) свежий пресс-релиз сообщает о рекордном падении за все время наблюдений с 1997 года — с мартовского значения 47,5 до 31,3 в апреле (-16,2). Сообщается, что «новые заказы падали беспрецедентными темпами в начале второго квартала».
В еврозоне совокупный PMI пережил рекордное (с июля 1998 г.) падение до 13,5 (против 29,7 в марте), индекс для обрабатывающего сектора при этом снизился с 38,5 до 18,4. В других странах и регионах ситуация похожая.
Шок со стороны предложения и страх выйти на улицу
Но уникальность нынешней экономической ситуации заключается не в резком падении объемов производства и прочих индикаторов экономической конъюнктуры. Она хорошо видна, если сравнивать нынешние события опять-таки с Великой депрессией. Существует много разных теорий, объясняющих Великую депрессию, порой диаметрально противоположных по выводам. Но в одном эти теории сходятся: очевидно, что в тот период ни одно государство не прекращало и не пыталось прекратить производственную деятельность огромного числа предприятий и целых отраслей путем административного или законодательного запрета. В этом принципиальное отличие нынешнего экономического спада от всех прежних подобных эпизодов. Этим же объясняется беспрецедентная быстрота перехода от роста к сокращению производства товаров и услуг. Часто говорят, что причиной спада стал «шок со стороны предложения».
Принципиальное отличие в том, что во время Великой депрессии ни одно государство не прекращало деятельность предприятий и целых отраслей путем административного или законодательного запрета
Но эти же уникальные особенности стали источником определенных надежд. Многие комментаторы предполагают, что как только противоэпидемические ограничения будут отменены или хотя бы существенно ослаблены, экономика довольно быстро восстановится и возобновит дальнейший рост. На жаргоне экономических аналитиков это называется «рецессия в форме буквы V» (или просто «V-рецессия»): быстрое крутое падение и быстрый же «отскок» до прежнего уровня. Действительно, если многие производства были принудительно остановлены, то после отмены принуждения разве они не восстановятся обратно? Ведь средства производства никуда не делись — самолеты стоят на аэродромах, электрические плиты, кофе-машины и холодильники закрывшихся ресторанов и кафе просто выключены, автомобили стоят на парковках, контейнеры в терминалах, корабли у причалов и на рейде и т. д. Как только разрешат все это снова запустить, люди выйдут на работу и все завертится вновь. Кроме того, правительства многих стран (не России) предприняли беспрецедентные меры финансовой поддержки пострадавших — оставшихся без работы людей и прекративших работу или испытывающих трудности предприятий. Все это не только даст возможность самым бедным как-то «перекрутиться», но и создаст дополнительный спрос на товары и услуги, и как только деятельность остановленных предприятий будет запущена, продукция и услуги сразу найдут сбыт. На первый взгляд, выглядит логично.
Однако при более внимательном взгляде такой ход рассуждений вызывает серьезные сомнения.
Прежде всего следует отметить, что сама идея, будто люди сразу после отмены ограничений вернутся к докризисной «нормальной жизни», не учитывает того массового страха, который был порожден эпидемией (и, добавлю, систематической политикой нагнетания страха, к которой прибегли как правительства, так и международные организации). В недавнем опросе, проведенном по заказу компании CBS, американцев спросили, как они будут себя чувствовать при посещении тех или иных людных мест после отмены локдаунов. Распределение ответов приведено в таблице.
Вероятно, во многих других странах психологическая атмосфера примерно такая же. Поэтому вряд ли можно ожидать, что отмена или смягчение ограничений приведут к быстрому восстановлению расходов людей на услуги соответствующих отраслей, играющих значительную роль в современной экономике.
Конечно, на это можно возразить, что настроения людей переменчивы и страх перед заражением может при определенных условиях сойти на нет за считаные месяцы. Но дело даже не в том, что такое течение событий вовсе не гарантировано, так как никто не знает достоверно, как будет дальше развиваться эпидемия и как долго будут сохраняться хотя бы некоторые ограничения, которые считываются людьми как сигналы опасности. Дело в том, что локдауны нанесли мощный удар по самому фундаменту современной экономики (и, если уж на то пошло, цивилизации).
Капитал, прогресс и кризис локдауна
Современное экономическое развитие стало возможным благодаря двум ключевым экономическим факторам — углублению разделения труда и накоплению капитала. (Под капиталом здесь понимается «физический» капитал, то есть блага, используемые для производства других благ (продуктов); так называемый «человеческий» капитал есть одна из разновидностей «физического». Речь не идет о деньгах и финансовых активах, которые в обыденной речи тоже часто называют капиталом). Обычно в качестве фундаментального фактора экономического развития называют технический прогресс — поток открытий и изобретений, повышающих производительность. Однако сами по себе изобретения не дают роста. Чтобы внедрить новшество, необходимо время и ресурсы. Например, чтобы установить новое, более производительное оборудование, надо, чтобы кто-то его произвел, установил и запустил, и этому «кому-то» надо на что-то жить, пока новое оборудование не заработало и не начало приносить эффект. Эта задача решается за счет накопления капитала, то есть необходимо, чтобы кто-то откладывал текущее потребление и направлял высвободившиеся ресурсы на внедрение нового изобретения. В то же время, например, новая техника может дать прирост общей производительности только в том случае, если ее применение достигло достаточно большого масштаба (так называемая экономия за счет масштаба), а это возможно лишь тогда, когда она начала обслуживать достаточно много других производителей — стала поставщиком услуг для них. Этот процесс означает углубление разделения труда (подробнее можно прочитать об этом в классической статье американского экономиста Аллена Янга «Возрастающая отдача и экономический прогресс».
Давайте взглянем с этой точки зрения на локдауны и вызванный ими кризис. В чем его особенности? Во-первых, принудительное прекращение деятельности множества предприятий означает массированное разрушение сложившейся системы разделения труда. Из цепочек (или сети) взаимных производственных связей специализированных производств оказываются вырваны звенья, причем в разных местах этих цепочек. Во-вторых, эти меры означают не только замедление или прекращение накопления капитала в обществе, но и расходование существенной части уже накопленного капитала на поддержание жизнедеятельности выключенных из производственной деятельности людей и средств производства (капитальных благ) — то, что называется часто называется «проеданием капитала». Те товары и услуги, которые не были произведены за время локдауна, уже никогда не будут произведены, и это невозможно ничем «компенсировать» — прошлое осталось в прошлом. Но все это время людям, которым запрещено заниматься производительной деятельностью, надо за счет чего-то жить, а производственную инфраструктуру надо как-то поддерживать. На это будут расходоваться часть уже накопленных ресурсов. Не «деньги», учтенные в виде цифр на каких-то бумажных и электронных носителях (невозможно питаться деньгами, даже долларами, или использовать их, скажем, для смазки простаивающего оборудования), а физические ресурсы — продовольствие, топливо, материалы, сырье, ресурс службы инфраструктуры и т. д. Эти израсходованные блага уже не смогут быть использованы в будущем для наращивания производства. И чем дольше будут действовать локдауны, тем больше общественного капитала будет «проедено».
Во время локдауна расходуются не «деньги», учтенные в виде цифр, а физические ресурсы — продовольствие, топливо, материалы, сырье
Чтобы лучше представить себе последствия принудительной остановки большого количества производств, проведем мысленный эксперимент — вообразим условный средневековый город, населенный ремесленниками. Пусть у каждой семьи есть небольшой запас продовольствия, скажем, на месяц. Кроме того, предположим, что ремесленники мало зависят друг от друга в том, что касается сырья и инструментов: у каждого есть некоторый запас инструментов, но они изнашиваются медленно. При этом все пользуются продукцией и услугами друг друга для текущего потребления. А теперь представим себе, что герцог или городской магистрат запретил на месяц производственную деятельность всех жителей. Что произойдет?
Конечно, с голоду никто не умрет. Но после отмены локдауна восстановить нормальную производственную деятельность будет непросто. Во-первых, ремесленникам надо будет пополнить запасы сырья и продовольствия, закупив все это вне города, — а значит, упадет спрос на продукцию одних ремесленников со стороны других. Потребление в целом сократится, так как часть ресурсов, прежде всего рабочего времени, придется направлять на восстановление запаса капитала. Во-вторых, не все перенесут локдаун с одинаковой легкостью. Кто-то жил и работал частично на заемные средства - брал кредиты на закупку сырья, инструментов, продовольствия и т.д. За время локдауна долг у такого ремесленника вырос, а производства не было; ему придется определенную долю дохода (продукции) отдавать в погашение долга, а не тратить на расширение производства. Кто-то может обанкротиться, его имущество и инструменты должны будут перейти к новому хозяину, которому придется налаживать производство, а это тоже потребует времени, в течение которого потребители не смогут получать соответствующие товары или услуги. Иными словами, даже в такой примитивной экономике восстановление производства займет некоторое время, причем это время будет тем большим, чем дольше продолжалась принудительная остановка.
Замечу, что в том мысленном эксперименте нет обмена производственными благами (сырьем и инструментами) между ремесленниками, а значит, локдаун не привел к разрушению производственных и логистических цепочек. Если же ввести в эту упрощенную модель такой дополнительный параметр, то легко видеть, что восстановление займет еще больше времени, так как нужно будет восстанавливать производство у всех промежуточных поставщиков при уменьшившихся ресурсах города. В звеньях, не переживших локдаун (разорившихся), производство и взаимные связи придется налаживать с нуля, а потребителям промежуточной продукции, возможно, надо будет искать новых поставщиков, которые тоже не смогут сразу выйти на нужную мощность.
«Я - карандаш». От Великой депрессии к распаду хозяйственных связей после СССР
А теперь перейдем от воображаемой примитивной экономики к реальной мировой экономике наших дней. В свое время американский экономист и общественный деятель Леонард Рид написал популярное эссе “I, Pencil”, в котором на примере простого карандаша показано, каким образом производство даже, казалось бы, просто устроенных и совершенно привычных бытовых предметов включает огромное количество разбросанных по всему миру производственных звеньев, выпускающих сырье, материалы, оборудование для производства на всех промежуточных этапах, энергию и пр. Так работает современная система разделения труда в обществе. Причем деятельность в каждом звене обеспечивается накопленным в обществе капиталом: например, производитель, кедровой древесины для карандаша должен заплатить своим рабочим уже сейчас, а выручка за карандаш, древесина для которого произведена сегодня, появится, возможно, спустя многие месяцы.
Все это достаточно элементарные вещи, однако про это часто забывают люди, верящие в возможность быстрого восстановления после локдаунов. В современной экономике действуют миллиарды устоявшихся взаимосвязей между предприятиями (и отдельными людьми) во всех звеньях переплетенных между собой производственно-логистических цепочек. Массовое прекращение деятельности предприятий означает разрушение этих связей, а восстановление потребует как раз тех ресурсов, которые будут проедены во время локдаунов. Массовое же банкротство предприятий еще больше усложняет задачу восстановления — а избежать этого вряд ли удастся в современной экономике, сильно зависящей от кредитного финансирования.
Массовое прекращение деятельности предприятий означает разрушение связей, а восстановление потребует тех ресурсов, которые будут проедены во время локдаунов
Иногда говорят: «В чем проблема запустить какой-нибудь остановленный барбершоп? Открыли дверь, позвали мастеров на свои рабочие места — и вуаля!» Но попробуйте представить себе всю совокупность товаров и услуг, которые используются при оказании парикмахерских услуг, — начиная с парфюмерии и заканчивая текстилем и услугами прачечных! Это не одна сотня наименований и фирм, особенно если учесть поставщиков-посредников. Снабжающих парикмахерские, поставщиков сырья и оборудования для производителей этих товаров и услуг, поставщиков поставщиков и т.д. Если вдобавок часть промежуточных производителей и поставщиков разорится (например, не сможет погасить кредиты), то потребуется дополнительное время на поиск новых. Если же вместо барбершопа представить себе производителей самолетов, у каждого из которых может быть сотня и больше производителей комплектующих, у каждого из которых… то картина будет еще более впечатляющей. А сейчас уже совершенно очевидно, что авиационная отрасль свалилась в штопор на годы.
Если вместо барбершопа представить себе производителей самолетов, то картина будет еще более впечатляющей. А отрасль свалилась в штопор на годы
Пока что практически невозможно оценить количественно степень разрушения системы общественного разделения труда и влияние нарушившихся процессов воспроизводства и накопления капитала на экономический рост и производительность в целом. Ситуация действительно уникальна, а времени прошло слишком мало, да современная экономическая наука не очень-то заточена под исследование таких вопросов. В основном приходится довольствоваться качественным пониманием. Однако индексы PMI, о которых шла речь в начале, могут дать некоторое первоначальное представление об идущих процессах — особенно те их компоненты, которые описывают поставки, занятость и запасы. Масштабы, как свидетельствуют приведенные выше оценки, весьма впечатляющие.
Если проводить исторические параллели, то приходит на ум даже не Великая депрессия, а экономический кризис, связанный с крахом советской экономики и распадом СССР. Конечно, тогда на ситуацию влияло множество факторов, не все из которых были связаны с государственно-административным воздействием. Однако превращение административных границ в государственные и таможенные, запреты на межрегиональные перемещения товаров и услуг, резкое изменение «правил игры» сыграли свою роль в массовом разрыве производственно-логистических цепочек (как тогда говорили, «хозяйственных связей») и в разрушении прежде действовавшей системы разделения труда. Создание новой системы заняло несколько лет, прежде чем в России смог начаться восстановительный рост. То, что происходит сейчас с мировой системой разделения труда, отчасти напоминает те процессы.
В итоге за всё придется заплатить
К перечисленным факторам надо добавить ещё да. Во-первых, некоторые меры государственной поддержки, принимаемые сейчас правительствами (не в России), не могут не замедлить начало экономического восстановления. Прежде всего речь идет о денежных выплатах гражданам, потерявшим работу и доходы из-за локдаунов. Если человек, потерявший работу в каком-нибудь закрывшемся бизнесе, получает достаточно высокое пособие да еще с кризисными надбавками, то когда бизнесы начнут открываться, он вряд ли согласится на меньшую оплату труда, пока пособие действует. Значит, бизнесу придется предложить ему больше — и это в ситуации, когда ресурсы, доступные самому этому бизнесу, резко сократились из-за уменьшения общественного капитала в ходе локдаунов. Далеко не все предприятия смогут это сделать, а значит, их «перезапуск» опять отложится. В особенности это относится к малым и средним предприятиям и предпринимателям, обслуживающим потребительский рынок, у которых обычно нет существенных собственных запасов капитала, а зачастую основная часть капитала вообще заемная.
Сказанное не означает, что государство не должно поддерживать пострадавших от локдаунов. Так вопрос вообще не стоит. В большинстве случаев государства не могли не принять таких программ поддержки — такова в принципе природа современного государства и общества. Но за все надо платить, более медленное восстановление деловой активности — неизбежное следствие, которое надо принимать во внимание.
Во-вторых, возникает естественный вопрос: а было ли состояние мировой экономики и экономик основных держав таким уж радужным в феврале 2020 года? Напомню, что осенью 2019 года в деловой прессе активно обсуждалась возможность нового финансового и экономического кризиса. И такие опасения возникли не на пустом месте. Достаточно посмотреть на динамику того же PMI для обрабатывающих отраслей США во второй половине 2019 года: с августа по декабрь значение находилось устойчиво в отрицательной зоне (<50), небольшое превышение имело место лишь в январе-феврале этого года. Другим предупредительным сигналом стал скачок ставок на долларовом рынке репо в сентябре 2019 года, который вызвал начало резкого смягчения денежной политики американского центрального банка (новое «количественное смягчение»). Подобных признаков было довольно много и в финансовой сфере, и в так называемом реальном секторе — и эта тема заслуживает отдельного большого разговора. Но если кризис, вызванный локдаунами, действительно наложился на другие проблемы, вызванные накопившимися дисбалансами в мировой экономике, то перспектива быстрого восстановления выглядит еще более туманной.
В целом ситуация складывается таким образом, что вряд ли стоит ожидать быстрого восстановления. Общественная система разделения труда и накопления капитала — слишком хрупкая машина, чтобы можно было безнаказанно вставлять железные палки в ее колеса.