Foreign Policy: Убитый саудовский журналист — последняя жертва трехсотлетней исламской войны

Предполагаемое убийство саудовского журналиста Джамаля Хашокджи и его последствия стали последней по времени битвой в продолжающейся уже 300 лет арабо-турецкой войне за влияние в суннитском исламе, пишет в Foreign Policy турецкий исследователь исламизма, сотрудник Института Катона Мустафа Акёль. The Insider предлагает полный перевод статьи. 

Очевидное похищение и вероятное убийство видного саудовского журналиста Джамаля Хашокджи в саудовском консульстве в Стамбуле 2 октября сорвало с наследного принца королевства Мухаммеда ибн Салмана маску реформатора и показало миру истинное лицо деспота. Но не все заметили, как этот скандал обнажает давнее соперничество между Турцией и Саудовской Аравией.

В основе конфликта лежат различные версии суннитского ислама в разных странах — версии, которые развивались в рамках очень разных исторических траекторий и породили противоположные представления о современном Ближнем Востоке. И если нынешний кризис заставит внешний мир выбирать между этими исламскими моделями, то решить будет просто: обе имеют изъяны, но только одна из них, если учитывать действия ее приверженцев в прошлом и их идеи о будущем, заслуживает международной поддержки.

Эта история восходит к XVIII веку. Тогда большая часть того, что мы называем сегодня Ближним Востоком, включая наиболее пригодную для жизни часть Аравийского полуострова, была частью Османской империи, управляемой из Стамбула, называвшегося тогда Константинополем, космополитической элитой — в основном турками и балканскими мусульманами, в том числе боснийцами и албанцами. Хиджаз, западный регион Аравийского полуострова, где находятся священные города Мекка и Медина, почитался по религиозным соображениям, но это было захолустье без какого-либо политического или культурного значения.

В 1740-х годах в Неджде — самом изолированном внутреннем районе Аравийского полуострова — ученый по имени Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб стал пламенно призывать к восстановлению «истинного ислама». Он возродил ханбализм, самую догматичную из четырех основных суннитских школ, с ее страстью к отречению от мусульман-«отступников» — не только шиитов, но и других суннитов, таких как османы, — и нападкам на них. Османов он обвинял в различных «нововведениях» в религии (термин, аналогичный ереси в христианстве) — таких как суфийский мистицизм и почитание святынь.

Вскоре Ваххаб вступил в союз с вождем ибн Саудом — основателем Саудовской династии. Первое Саудовское государство, которое они создали вместе, росло в размерах и становилось все более амбициозным, что привело к большой резне шиитов в Кербеле в 1801 году и оккупации Мекки в 1803 году. В 1812 году османы подавили ваххабитское восстание с помощью армии Египта, тогдашнего своего протектората, и ваххабизм отступил в пустыню.

Новые волнения в Хиджазе произошли в 1856 году, когда османы, благодаря влиянию своих британских союзников, ввели еще одно «еретическое новшество» — запрет работорговли между африканским побережьем и аравийским городом Джидда, которая была тогда прибыльным бизнесом. Повинуясь разъяренным работорговцам, правитель Мекки Абд аль-Мутталиб объявил, что турки стали неверными и что пролитие их крови законно. Как известно из хроник османского государственного деятеля Ахмеда Джевдет-паши, туркам вменяли в вину «разрешение женщинам не покрывать их тела, жить отдельно от отцов или мужей и получать развод».

Гнев ваххабитов вызвали реформы, позволившие Османской империи преобразоваться в конституционную монархию с избираемым парламентом

Эти нововведения появились во время Танзимата, великого реформистского движения в середине XIX века, когда Османская империя усвоила многие западные нормы и институты. Танзимат позволил Османской империи в конечном счете преобразоваться в конституционную монархию с избираемым парламентом — нечто невообразимое для абсолютной монархии Саудовской Аравии. Впоследствии это привело к появлению современной Турецкой республики, где светское право стало нормой, женщины получили равные права, началось движение в сторону демократии.

Сегодня, по общему признанию, турецкая демократия переживает очень мрачный этап: президент Реджеп Тайип Эрдоган воспользовался религиозной реакцией на издержки секуляризма во французском стиле, чтобы поддерживать свой яростно авторитарный популизм. «Турецкая модель», которую, казалось, в начале этого века представляла партия Эрдогана, вдохновляла многих мусульман, в том числе и меня, как синтез ислама и либеральной демократии. Но в последние пять лет эта модель стремительно разрушилась, и Турция стала страной, где с противниками властей жестоко расправляются, журналистов бросают за решетку, насаждают ненависть, паранойю и новый культ личности, который я называю эрдоганизмом.

Эрдоган и его собратья-исламисты остаются турецкими исламистами, то есть, по сравнению с элитой Саудовской Аравии, они действуют в более современных рамках

И все же Эрдоган и его собратья-исламисты остаются турецкими исламистами, то есть, по сравнению с элитой Саудовской Аравии, они действуют в более современных рамках и придерживаются более мягкой интерпретации суннитского ислама. Это проливает свет на два важных политических спора, которые разгорелись между Анкарой и Эр-Риядом.

Первый из них касается Ирана. Саудиты — сторонники единого суннитского фронта против Ирана, они ненавидят «равафидов» (так ваххабиты уничижительно называют шиитов). И хотя их воинственность может звучать как музыка для ястребов в Вашингтоне и Израиле, у которых свои причины для противостояния с Ираном, это служит лишь эскалации опасного сектантства в регионе, которое уже привело к чудовищной гражданской войне в Йемене.

Турция же, несмотря на многолетние разногласия с Ираном из-за гражданской войны в Сирии, не объявила его врагом, не говоря уже о подпитывании антишиитских настроений. «Моя религия — это религия не суннитов и не шиитов. Моя религия — ислам», — не раз говорил Эрдоган. Это правильный подход для региона, который нуждается не в усилении, а в ослаблении сектантства. Эрдоган считает, что лучший способ справиться с дестабилизирующим влиянием Ирана — это дипломатия по примеру бывшего президента США Барака Обамы, а не угрозы и агрессия.

Второй спор между Анкарой и Эр-Риядом касается «Братьев-мусульман» — главной исламистской политической партии Египта с ответвлениями во всем регионе. Эр-Рияд осуждает «Братьев-мусульман» как террористическую организацию и поэтому поддержал жестокий военный переворот в Египте против нее в 2013 году. Анкара в свою очередь осудила переворот и встала на сторону «Братства», сделав Стамбул новой столицей арабских инакомыслящих: особенно тех, кто поддерживает «Братство».

Саудовская Аравия реализует самую жесткую форму шариата и поддерживает салафитские движения с еще более мракобесными, чем у «Братьев-мусульман», взглядами

Важно правильно понимать позиции в этом споре. «Братья-мусульмане» — политическая партия, конечной целью которой является введение шариата или исламского права, — может и должна быть предметом беспокойства для светских арабов. Но Саудовская Аравия уже реализует самую жесткую форму шариата и поддерживает во всем регионе салафитские движения с еще более мракобесными, чем у «Братьев-мусульман», взглядами на такие вопросы, как права женщин.

На самом деле «Братья-мусульмане» беспокоят Саудовскую Аравию по политическим причинам: народное исламистское движение, не признающее абсолютной власти правителя, рассматривается как подрывное и должно быть подавлено силой — аргумент, который представляется разумным и «ястребам» на Западе по их собственным причинам. История, однако, показывает, что причиной появления террористических ответвлений «Братьев-мусульман» стали как раз жестокие репрессии со стороны арабских тиранов. По мнению таких экспертов, как Шади Хамид <исследователь ближневосточной политики из Бруклингского института, автор книги «Концепция исламской исключительности: как борьба за ислам меняет очертания мира» — The Insider>, «нормализация исламистских партий» — фактически единственный способ построения демократических государств в арабском мире.

Турецкие исламисты, которые сейчас сплотились вокруг Эрдогана, давно привыкшего к электоральной демократии, справедливо приводят тот же аргумент. Но им надо понять, что демократия не значит почти ничего, если под ней понимается тирания большинства, которую они, похоже, сейчас осуществляют в Турции. Чтобы добиться в Турции прогресса, они должны взять за образец гораздо более светлую модель Туниса, где исламисты и секуляристы вместе смогли создать либеральную конституцию.

В то же время подходящей моделью реформы для Саудовской Аравии была бы такая, которая опирается на опыт просвещенных конституционных монархий региона, таких как Иордания и Марокко, которые свободнее большинства других арабских государств. Наследный принц Саудовской Аравии Мухаммед ибн Салман, пытавшийся, по-видимому, очаровать Запад популярными реформами, такими как разрешение женщинам водить автомобили, должен понимать, что современность — это не только косметические социальные изменения, но и некоторая мера политической свободы. И это несовместимо с беззастенчивым убийством своих критиков.